Седьмая ложь - Элизабет Кей

Марни негромко простонала.

– Какой кошмар! – сказала она. – Это просто ужасно. Я имею в виду… Бедная ты, бедная. Это, наверное, стало для тебя страшным потрясением. Ты ходила на работу?

Я покачала головой.

– Ты сидела дома? Всю неделю? Совсем одна? Но почему ты… – Она схватила меня за руки, и я отметила, что ногти у нее накрашены розовым лаком. Они были такими длинными, что защекотали мою кожу, когда она пыталась обогреть мои руки в ладонях. – Я могла бы побыть с тобой, – сказала она. – Я могла бы позаботиться о тебе. Мне страшно думать, что ты все это время переживала это в одиночку.

– Не так уж это и страшно, – сказала я.

– Не говори глупостей. – Она легонько шлепнула меня по руке. – Невозможно быть в одиночестве после такого… такой травмы. Я всегда рядом, была и есть, только набери номер. Зря ты мне не позвонила. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Я рядом. Я рядом. Я всегда рядом. Когда похороны? Твоя мать на них будет? Тебе нужна помощь с организацией? Или с квартирой Эммы? Что я могу сделать?

– Я обещала освободить ее квартиру завтра, – сказала я. – Уже нашли нового жильца, и он въезжает в понедельник. Я очень надеялась, что не придется делать это в такой спешке, но на эти квартиры такой спрос, они очень дешевые, понимаешь, и…

Одри захныкала, а через несколько секунд она уже вопила. Ее маленькое личико побагровело, крохотные кулачки молотили по полу, а ножки месили воздух.

– О, я знаю, знаю, – заворковала Марни и поспешила взять ее на руки. – Я знаю, что ты ужасно себя чувствуешь, бедняжка моя маленькая. – Она принялась качать Одри на бедре, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, то лицом ко мне, то от меня, но при этом на меня вообще не глядя. – Я знаю, знаю. – Она приложила тыльную сторону ладони ко лбу Одри. – Ох, малышка, ты опять вся горишь. Сколько сейчас времени? – Она бросила взгляд на стенные часы, на жирные римские цифры, на тонкие металлические стрелки. – Да, давай примем что-нибудь от температурки. А потом мамочка даст тете Джейн рецепт, она купит тебе лекарство, и ты в два счета опять будешь у нас здоровенькая.

Они скрылись в кухне.

– Джейн! – крикнула Марни из-за двери. – Ты не посмотришь, где тут у нас аптека, которая еще открыта?

Я велела себе сохранять спокойствие, проявить терпение, а между тем пустота заполняла мои легкие и паника расползалась внутри. Я ощущала себя покинутой, брошенной, и мне так не хотелось верить, что это правда! Но надо было заставить себя сделать то, о чем меня попросили, и я погрузилась в Интернет. В результате поисков поблизости нашлась лишь одна аптека, которая работала допоздна. До нее было всего несколько миль, но она располагалась далеко от станции метро, и автобусы там тоже не ходили. До меня доносился надрывный плач Одри и беспрестанное воркование Марни: «Ну-ну, маленькая. Не плачь. Мамочка здесь, мамочка с тобой», и я почувствовала, как внутри меня вскипает дикая ярость, но постаралась ее подавить.

– Ну что? – спросила она, заглянув в комнату, и нахмурилась, когда я объяснила ей проблему: на то, чтобы добраться до аптеки, у меня уйдет больше часа, поскольку значительную часть пути придется идти пешком, и еще столько же, если не больше, чтобы вернуться.

– Нет, это просто черт знает что такое! – в сердцах бросила она. – Мы живем в одном из самых больших городов мира, и при этом я не могу найти в зоне досягаемости ни одной паршивой аптеки. Хорошо. Ладно. Я сейчас уложу ее, а потом съезжу сама. На машине. Так будет быстрее. Ты посидишь с Одри? Тебя это не очень затруднит?

Я кивнула.

– Хорошо, – сказала она. – Дай мне несколько минут.

Они поднялись в спальню, а я включила телевизор и попыталась найти передачу, которая меня заинтересовала бы. Вариантов была масса, но ни один из них не показался мне хоть сколько-нибудь привлекательным. Я заглянула в холодильник, и там нашлась бутылка белого вина, так что я ее открыла – вряд ли Марни стала бы возражать – и налила себе небольшой бокал. Потом принялась осматривать полки в поисках книги или DVD-диска, которые вызвали бы у меня отклик, но толком не могла сосредоточиться. Прошло пять минут. Потом десять. Я сидела, уставившись в темный экран телевизора, в эту черную дыру над каминной полкой.

– Так, ладно, – сказала Марни, поспешно спускаясь со второго этажа. – Она не спит, а я так устала, что, кажется, ни она, ни я никогда больше не уснем; она сегодня ужасно скандальная, но, слава богу, сейчас немного успокоилась. Хоть плакать перестала – и на том спасибо. – Она заметалась по комнате в поисках кошелька, телефона и ключей от машины, потом затолкала все это в свою черную сумку. – Так, вроде бы все взяла. – В прихожей она сдернула с вешалки плащ и накинула его на плечи. Потом кивнула в сторону лестницы. – Заглянешь к ней через несколько минут, ладно? Чтобы убедиться, что температура снижается. Там есть термометр, ушной. Если раскричится, попробуй ее покормить. Бутылочка на всякий случай в холодильнике. Походная сумка с подгузниками под лестницей, но, думаю, в комнате и так есть все необходимое. Ладно. Я побежала. Я недолго, максимум через полчаса уже буду дома. Поговорим по-человечески, когда я вернусь. Мне очень жаль, Джейн. Я скоро.

Я ничего не сказала. Просто не знала, что сказать. Это было невероятное разочарование, и я думала, что разозлюсь, но злости не было. Только грусть.

Так что я пришла сюда, в твою комнату.

И начала рассказывать тебе эту историю.

Потому что она заслуживает того, чтобы ты ее услышала.

В конце концов, ведь это история твоего появления на свет, твоей жизни и тех людей, которые привели нас обеих к этому моменту. Я думала, это будет история о твоем отце, о том, каким ужасным человеком он был, о его смерти. Я думала, это будет история о твоей матери, о том, какая она потрясающая, и о том, как наша любовь была нам обеим опорой. Я думала, Марни утешит меня, мы погрузимся в приятные воспоминания и этим вечером у нас появится шанс все исправить.

Но я ошибалась.

Существует множество вещей, которые вроде бы должны сделать твою жизнь лучше, однако происходит ровным счетом наоборот. Возьмем, к примеру, еду навынос. Сиюминутное ощущение от нее восхитительное: пряная томатная паста на корочке пиццы, кисленькое манговое чатни с индийской лепешкой, хрустящие блины с уткой. Но потом все это камнем лежит в желудке. И уже не кажется таким прекрасным, как поначалу.

Я рассчитывала, что мой разговор с Марни будет развиваться совершенно по другому сценарию. И не ожидала, что после него мне станет настолько хуже.

Потому что я думала, что знаю ее. Если бы ты спросила меня, я сказала бы, что могу точно предсказать ее ответы в любом разговоре. Я могла бы рассказать тебе о ней очень многое. Например, бургеры она предпочитала средней прожарки, с дополнительным сыром – и «да, пожалуйста, помидоры тоже добавьте». Она всегда закатывала глаза в ответ на вопрос о своих родителях, и не важно, кто спросил и что именно. Свои тексты она неизменно сдавала позже установленного крайнего срока, но затягивала с этим не более чем на несколько часов. Она никогда и никому не перезванивала, и оставлять ей сообщения на автоответчике было бесполезно, потому что она все равно никогда их не слушала. Она ни за что и никогда – даже под дулом пистолета – не взяла бы в рот маринованный огурец и была очень признательна, когда я съедала его как можно быстрее, чтобы не вынуждать ее взирать на это безобразие на тарелке.