Под алыми небесами - Марк Салливан

– Спасибо. Счастливого Рождества вам и вашей уборщице.

От этих слов он, его напарник и Анна снова зашлись в смехе. Они направились к лифту, и Пино тоже рассмеялся, хотя и не знал почему.

Кабина начала подниматься, немецкие солдаты, радостно переговариваясь, открывали бутылку. Когда кабина поднялась до третьего этажа и их уже не было видно снизу, Анна прошептала:

– Мы сделали это!

– Что ты им сказала?

– Кое-что непристойное.

Пино рассмеялся, потянулся к Анне и поцеловал ее. Она переступила через чемодан и оказалась в его объятиях. Они все еще обнимались, проезжая пятый этаж, где стоял второй наряд часовых. Пино открыл глаза, посмотрел на них через плечо Анны и увидел зависть в их глазах. Они вошли в квартиру, заперли дверь, включили свет, поставили чемодан с рацией в кладовку и рухнули на диван в объятия друг друга.

– Я ничего подобного в жизни не испытывала, – призналась Анна, глядя на него широко раскрытыми влажными глазами. – Мы могли там погибнуть.

– Вот в таких ситуациях и понимаешь, что для тебя главное в жизни, – сказал Пино, покрывая ее щеки нежными поцелуями. – Все остальное уходит на второй план. Я… я думаю, я люблю тебя, Анна.

Он надеялся, что она ответит ему тем же, но она отстранилась от него, лицо ее застыло.

– Нет, ты не должен так говорить.

– Почему?

Анна, преодолевая себя, сказала:

– Ты не знаешь, кто я на самом деле.

– Что может заставить меня не слышать ту музыку, которая играет в моем сердце каждый раз, когда я вижу тебя?

Анна отвернулась от него:

– Я вдова – вот что тебя может заставить.

– Вдова? – сказал Пино, стараясь скрыть, как он обескуражен. – Ты была замужем?

– Обычно вдовами становятся замужние женщины, – сказала Анна, внимательно глядя на него.

– Ты слишком молода, чтобы быть вдовой.

– Сначала было больно. А теперь таких вдов пруд пруди.

– Расскажи мне о нем, – сказал Пино, стараясь осмыслить эту новость.

8

Это был договорной брак. Мать, продолжавшая винить Анну в смерти отца, хотела избавиться от нее и в качестве приданого отдала за ней унаследованный дом. Жениха звали Кристиан.

– Он был очень красивый, – сказала Анна с улыбкой, в которой сквозили и горечь, и радость. – Армейский офицер, на десять лет старше меня. У нас была свадебная ночь и двухдневный «медовый месяц», а потом его отправили в Северную Африку. Он погиб, обороняя городок в пустыне – Тобрук. Три года назад.

– Ты любила его? – спросил Пино, чувствуя комок в горле.

Анна наклонила голову и сказала:

– Сходила ли я по нему с ума, когда он отправился на одну из этих дурацких войн, что затевал Муссолини? Нет. Я его едва знала. У нас не было времени, чтобы вспыхнула настоящая любовь. И уж тем более чтобы она догорела. Но я признаю: мне нравилась мысль влюбиться в него, когда он вернется, а я надеялась, что он вернется.

Пино видел, что она говорит правду.

– Но ты… занималась с ним любовью?

– Он был моим мужем, – раздраженно ответила она. – Мы занимались любовью два дня, а потом он уехал воевать и погиб. И я должна была сама заботиться о себе.

Пино задумался. Заглянул в ищущие, страдающие глаза Анны и почувствовал, как музыка зазвучала в его сердце.

– Мне все равно, – сказал он. – Я теперь только еще больше обожаю тебя, больше тобой восхищаюсь.

Анна сморгнула слезы с ресниц:

– И это не пустые слова?

– Нет, – ответил Пино. – Так могу я сказать, что люблю тебя?

Она задумалась, потом кивнула и застенчиво прильнула к нему.

– И ты можешь доказать мне свою любовь, – сказала Анна.

Они зажгли свечу, выпили третью бутылку кьянти. Анна разделась. Помогла Пино освободиться от одежды, и они улеглись на постель, сооруженную из подушек, валиков, простыней и одеял на полу в гостиной.

Если бы с ним была какая-то другая женщина, то Пино, возможно, целиком отдался бы телесным радостям, но за манящими губами Анны, ее колдовскими глазами Пино чувствовал что-то более захватывающее и первобытное, словно она была не человеком, а духом, мелодией, идеальным инструментом любви. Они ласкали друг друга, они соединялись, и Пино в этом первом восторге чувствовал, что воспламеняется не только телом Анны, но и ее душой.

1

В ту ночь Пино забыл о сне и о войне, остались только Анна и сладость их соединения.

На рассвете дня Рождества 1944 года они уснули в объятиях друг друга.

– Лучше подарков у меня не было, – сказал Пино. – Даже без всех этих штучек от Долли.

Анна рассмеялась:

– Они мне все равно не годятся – не мой размер.

– Мне остается только порадоваться, что часовые не потребовали устроить показ мод.

Она снова рассмеялась, легонько шлепнула его:

– И мне тоже.

Пино начало клонить в сон, и он уже готов был свалиться в счастливое небытие, когда услышал стук каблуков, приближающихся по коридору из спален. Он вскочил на ноги, выхватил из кобуры на стуле вальтер и развернулся.

Миммо, держа Пино под прицелом своей винтовки, сказал:

– Счастливого Рождества, нацик.

У Миммо на левой стороне лица был жуткий багровый шрам. И вообще он выглядел как человек, хорошо понюхавший пороха, и чем-то напоминал немецких солдат с Готской линии. Дядя Альберт имел сведения о том, что Миммо участвует в засадах и саботаже, побывал в боях и демонстрировал немалое мужество. И теперь Пино, видя жесткий взгляд брата, понимал, что это правда.

– Что у тебя с лицом? – спросил Пино.

Миммо усмехнулся:

– Фашист ударил меня ножом и решил, что мне конец, трус.

– Кто трус? – сердито спросила Анна; она завернулась в простыню и встала.

Миммо скользнул по ней взглядом, покачал головой и с отвращением сказал Пино:

– Ты не только трус и предатель, ты еще приводишь какую-то шлюху в родительский дом и трахаешь ее в гостиной.

Пино даже еще ярости не успел почувствовать, как его рука автоматически перехватила пистолет за ствол и швырнула его в брата. Вальтер попал в раненую щеку, Миммо потерял равновесие и взвыл от боли. Пино в два огромных прыжка перескочил диван и попытался ударить брата по лицу. Миммо увернулся и собрался было ударить его прикладом своей винтовки, но Пино ухватил ее, выкрутил из руки и ударил его в пах, как Тито ударил его в «Каса Альпина». От этого удара Миммо распростерся на полу, хватая ртом воздух.