Адам Бид - Джордж Элиот

– Это ничего не значит, вы еще больше доставите удовольствия таким спокойным образом, – сказал мистер Ирвайн. – При подобных случаях люди постоянно смешивают щедрость с кутежом и беспорядком. Конечно, это звучит очень важно, если говорят, что вот было изжарено столько-то цельных баранов и быков и ели все, кто только захотел прийти, но на делето обыкновенно случается так, что все обедали без удовольствия. Если люди получат хороший обед и умеренное количество эля среди дня, то они будут в состоянии веселиться за игрою, когда наступит вечерняя прохлада. Конечно, вы не можете помешать тому, чтоб некоторые не напились к вечеру, но пьянство и мрак лучше идут друг к другу, нежели пьянство и дневной свет.

– Ну, надеюсь, таких найдется немного. Я не звал никого из Треддльстона, устроив для них пирушку в городе. Потом у меня Кассон и Адам Бид и еще несколько порядочных людей будут смотреть за раздачей эля в шалашах и позаботятся о том, чтоб разгул не зашел уж слишком далеко. Теперь пойдемте наверх посмотреть обеденные столы для больших фермеров.

Они поднялись по каменной лестнице, которая вела просто в длинную галерею над нижними коридорами, в галерею, куда были изгнаны во времена последних трех поколений все запыленные, негодные старые картины, заплесневелые портреты королевы Елизаветы и ее фрейлин, генерала Монка с выбитым глазом, Даниила уж в слишком глубоком мраке между львами и Юлия Цезаря верхом, с орлиным носом и лавровым венком, держащего в руке комментарии.

– Отлично, право, что спасли эту часть старого аббатства, – сказал Артур. – Если я когда-нибудь сделаюсь здесь хозяином, то возобновлю эту галерею в лучшем вкусе; у нас в целом доме нет ни одной комнаты, которая была бы хоть в третью долю так велика, как эта… Вот этот второй стол для жен и детей фермеров: мистрис Бест говорит, что для матерей и детей будет спокойнее отдельно. Я намеревался посадить детей ко мне и составить с ними настоящую семейную группу. Я сделаюсь старым сквайром для этих мальчишек и девчонок со временем, и они будут рассказывать своим детям, насколько я был красивее своего собственного сына, когда был молодым человеком. Вон дальше еще стол для женщин и детей. Но вы увидите всех… надеюсь, вы подниметесь вместе со мною после обеда?

– Да, непременно, – сказал мистер Ирвайн. – Я во что бы ни стало хочу слышать вашу девственную речь к арендаторам.

– И это еще не все, вам приятно будет услышать еще кое-что другое, – сказал Артур. – Пойдемте в библиотеку, там я вам расскажу все по порядку, пока дедушка в гостиной с дамами. Это кое-что удивит вас, – продолжал он, когда они сели. – Дедушка наконец переменил свое мнение.

– Как, насчет Адама?

– Да, мне нужно было бы съездить к вам, чтоб рассказать об этом, но я был так занят. Я, помните, говорил вам, что уж отказался рассуждать с ним об этом деле; я думал, что это будет напрасно. Но вчера утром он велел сказать мне, чтоб я зашел к нему сюда, прежде чем выйду из дому, и решительно поразил меня, сказав, что уж совершенно обдумал все новые распоряжения, которые должен сделать по случаю болезни Сачелля, заставляющей последнего оставить дела, и что он намерен назначить Адама к управлению лесами, дать ему жалованье одну гинею в неделю и предоставить в его распоряжение пони, которая будет содержаться здесь. Я полагаю, это можно объяснить тем, что он уж сначала видел всю выгодную сторону плана, но имел какое-то особенное нерасположение к Адаму, которое нужно было преодолеть; кроме того, факт, что я предлагаю что-нибудь, служит для него обыкновенно причиной, чтоб не согласиться на это предложение. В дедушке вы встретите любопытнейшие противоречия: так, я знаю, что он хочет оставить мне все деньги, им сбереженные, и что он, весьма вероятно, посадит бедную тетушку Лидию, которая была его рабою всю жизнь, только на пятьсот фунтов ежегодного дохода, ради того чтоб оставить мне более, а между тем мне кажется иногда, что он положительно ненавидит меня именно за то, что я его наследник. Я думаю, если б я сломал себе шею, то он счел бы это величайшим несчастьем, какое только могло бы постигнуть его, а между тем ему, кажется, доставляет удовольствие наполнять мою жизнь одними мелочными неприятностями.

– А, мой друг, не только любовь женщины есть (жесткая любовь), как говорил старик Эсхил; на белом свете существует изобилие «нелюбящей любви» в мире мужского рода. Но расскажите же мне об Адаме. Принял он должность? Я не думаю, чтоб она была гораздо выгоднее его настоящих занятий, хотя, конечно, он при ней будет иметь довольно много свободного времени, которым может располагать, как хочет.

– Да, и я сомневался в том, что он примет, когда говорил ему, и сам он сначала, казалось, колебался. Он возразил, что, по его мнению, не будет в состоянии удовлетворить дедушке. Но я просил его, чтоб он, из личного расположения ко мне, устранил причину, которая могла бы препятствовать ему принять это место, если ему действительно нравится занятие и если ему не приходится оставить что-нибудь более выгодное для него. И он уверял меня, что ему нравится это место чрезвычайно: оно будет для него большим шагом вперед в делах и даст ему возможность привести в исполнение то, что он давно уже хотел сделать, перестать работать у Берджа. Он говорит, что у него хватит довольно времени для того, чтоб надзирать за своим собственным небольшим делом, которым будет заниматься с Сетом и которое, может быть, даже будет в состоянии увеличивать мало-помалу. Таким образом, он наконец согласился, и я устроил, чтоб он обедал с большими арендаторами сегодня. Я хочу объявить им о назначении и попрошу их выпить за здоровье Адама. Это небольшая драма, которую я сочинил в честь моего друга Адама. Он прекрасный малый, и я рад случаю, который позволяет мне показать людям, что я думаю так.

– Драма, которая заставляет друга Артура гордиться тем, что он играет в ней прекрасную роль, – сказал мистер Ирвайн, улыбаясь; увидев, однако ж, что Артур покраснел, продолжал мягче: – Вы знаете, моя роль всегда роль старого хрыча, который не видит ничего удивительного в молодых людях. Я не люблю признаваться, что горжусь своим воспитанником, когда он делает милые вещи, но на этот раз я решился играть роль доброго старичка и поддержу ваш тост в честь Адама. А что, ваш дедушка поддался и на другое дело и согласился взять себе в управляющие почтенного человека?

– О, нет! – сказал Артур, вскочил со стула с нетерпеливым видом и, заложив руки в карман, принялся ходить по комнате. – У него какие-то особенные планы касательно отдачи внаем лесной фермы, и он хочет выторговать известный запас молока и масла для дома. Но об этом я не спрашиваю его, потому что это бесит меня уж чересчур. Кажется, он все хочет делать сам и не желает видеть никого в образе управляющего. Я, однако ж, право, удивляюсь, какая у него энергия.

– Ну, теперь отправимся к дамам, – сказал мистер Ирвайн, также вставая. – Я хочу рассказать матушке, какой великолепный трон приготовили вы для нее в палатке.

– Да, и кстати нам нужно также идти завтракать, – сказал Артур. – Теперь, я думаю, два часа. Начинают бить в медную доску: это зовут арендаторов.

Когда Адам узнал, что должен обедать наверху с большими фермерами, он стал несколько беспокоиться при мысли, что таким образом возвышен над своею матерью и Сетом, которые должны были обедать в нижних коридорах. Но мистер Мильз, буфетчик, уверял его, что капитан Донниторн отдал особенные приказания об этом и очень рассердится, если Адам не будет там.