Серебряный меридиан - Флора Олломоуц

Они остановились в гостинице «У Слона», достаточно удаленной от порта, на площади недалеко от театра. Здесь селились купцы, негоцианты, курьеры, секретари акционерных компаний и представители гильдий.

— Обещаю, я постараюсь не отвлекаться, — сказала Виола, выкладывая из дорожного сундука стопки с пьесой.

— На что? — не понял Уилл.

— На сцену. Я всегда смотрю «Ричарда». Даже забываю, зачем я там.

Уилл посмотрел на нее с сочувствием.

— Смотри. Бог с ним, со всем. В конце концов, ведь каждый раз мы играем как единственный.

— Да! — горячо отозвалась она. — Вы каждый раз разные. Другие. Это невозможно забыть.

Она подошла к нему ближе.

— Только прошу тебя, будь осторожней, — она провела пальцами по его виску, на котором еще не опал отек от удара, какой он получил при очередном падении в финальной сцене убийства Ричарда.

Ее сердце сжималось всякий раз, когда она вновь и вновь видела меру его самоотдачи. Он жил на сцене. Виола уважала эту преданность. Она понимала, что это и как, и ей становилось страшно. Он раздирал себя на части душевно и телесно, и его беспокойное сердце горело, болело и рвалось. Иногда он говорил ей — «у меня все болит».

— Побереги себя, Уилл.

Себастиан в Виоле вновь встал на стражу ее деятельной натуры. Женщинам, помимо тех, кто вел образ жизни Дороти Сойер, в театр вход был закрыт. Оказываясь здесь, любая женщина расписывалась в своей доступности. Сопутствующими товарами — яблоками, орехами, напитками и продукцией книгопечатников торговали во время представления, которое шло без перерыва.

Перекинув через плечо ремень сумки для книг с эмблемой Компании печатников и издателей, Виола вступала в зрительскую толпу. В руке она держала экземпляр издания. Она шла между людьми осмотрительно и смело, как делает свой шаг канатоходец или укротитель, знающий все приемы своего ремесла и не забывающий о риске, который оно таит. Она не боялась взглядов. Чулки, кожаные штаны — прихваченные подвязками на середине бедра итальянские бриджи, жилет с поясом, рубашка с широкими рукавами, берет с коротким пером. Уилл играл Генри Болинброка на сцене. Виола — Себастиана среди зрителей.

— Покупайте пьесу «Трагедия короля Ричарда II», что сейчас идет на сцене, — негромко говорила она, перемещаясь от стоячих мест к рядам амфитеатра и стараясь не стучать каблуками по деревянным ступеням. — Покупайте «Трагедию короля Ричарда II» в авторской правке.

— Звезды сегодня улыбаются мне. Какое невероятное везение! — Также, чуть понизив голос, произнес сидящий у самого прохода человек.

— Позвольте спросить, в чем ваше везение, сэр?

— «Ричард», оказывается, уже издан. Прошу, — он протянул ей монету, с которой Виоле пришлось долго отсчитывать сдачу. — Я и не надеялся.

— Вам так необходима эта пьеса?

— Как воздух!

Секунду она боролась с удивлением и любопытством. Он внимательно смотрел на нее.

— Простите, сэр, не найдется ли у вас монеты поменьше?

— К счастью, нет.

— К счастью? — она старалась не ошибиться со сдачей, — впрочем, это говорит о вашем благополучии, сэр.

— Пожалуй, в определенной мере.

— Прошу, ваша сдача, сэр.

На сцене в это время разыгрывался второй акт, и Гасси Филипс в роли умирающего Ганта спрашивал о делах короля Тома Поупа в роли герцога Йоркского. Как не трагична была сцена, некоторые реплики в ней неизменно вызывали смех. Традиции верны были и на сей раз:

— Что ж! Италии досталось!

Виола обернулась. Это произнес тот, кто минуту назад купил у нее экземпляр пьесы. Отчего-то на эти слова его реакция была сильнее, чем у остальных. Смех заставил его склонить голову и глубокими морщинами от самых глаз до уголков губ избороздил его загорелое, но еще вполне молодое лицо. Виола окинула его взглядом и тут же сообразила, что рассмешило его. Он был одет в короткий плащ венецианского фасона поверх костюма густо-гранатового цвета, испещренного окантованными разрезами, открывающими медового цвета подкладку. Поблескивающие разрезы украшали и его мягкие остроносые туфли.

— Вы не согласны, сэр? — спросила Виола.

— Отнюдь. Но, если не ошибаюсь, они обычно играют любовь к Италии.

Виола кивнула, продолжая сдаваться любопытству.

— Это любимая страна автора, — сказала она. — Сегодня он в роли Болинброка.

Незнакомец кивнул.

— Бьюсь об заклад, вам уже не раз говорили о том, как вы с ним похожи.

— Будь это настоящий заклад, удача и здесь не изменила бы вам, сэр.

Она сделала паузу, раздумывая, говорить ли то, что так хотелось сказать, и все-таки решилась. Наклонившись чуть ближе к незнакомцу, она сказала:

— Приходите завтра, сэр. Завтра Уильям Шакспир играет Ричарда. Приходите непременно. Иначе вы пропустите лучшее, что можно увидеть.

Она отошла к колонне, поддерживающей навес над рядами, и замерла, глядя на сцену. Весь мир ушел. Осталась только сцена.

На следующий день Виола, продвигаясь между зрителями, более пристально, чем всегда, наблюдала, как заполнялись ряды амфитеатра. Она увидела его. На том же месте. Его невозможно было не заметить. Он отличался от всех, кого доводилось ей встречать, но при всем желании его нельзя было назвать красивым. Ей, навсегда завороженной гармонией облика Ричарда, случись описать внешность этого зрителя, такое слово пришло бы в голову в последнюю очередь. Крупная голова, высокий покатый лоб, нос тоже крупный, широкий в переносице и слегка поддернутый снизу, не вполне курносый, но близкий к тому. Светлые глаза слегка раскосые — пожалуй, это мог заметить только очень внимательный собеседник, смотрели одновременно рассеянно и испытующе. Виола не могла сообразить, кого он напоминал ей больше — оленя, когда смотрел на нее, или льва, когда она видела его в полупрофиль. Из-под небольшого заломленного берета выбивались коротко подстриженные пряди густых плотных волос того цвета, каким становится яблоко, стоит переспелому плоду разломиться. Уже не рыжий, но еще не коричневый, этот цвет показался Виоле сладким на вкус. Она усмехнулась причудам своего воображения. Впрочем, она улыбнулась не только потому, что думала о странностях в лице «венецианца» — так она назвала его про себя. Приятно было не просто видеть его вновь, а то, что он услышал ее совет. Неудивительно, что «звезды ему улыбаются». Они ведут тех, кто способен прислушиваться. Все с тем же любопытством, какое возникло при первом разговоре, она отметила его хороший английский, и манера говорить была очень знакома. Она вспомнила, в чьем исполнении слышала этот говор. Да ведь это Джек Эджерли со своими норфолкскими долготами говорит точно так же. Она прошла в левую часть амфитеатра, где был он. Не оборачиваясь в его сторону, она села на верхнюю ступень, ведущую из амфитеатра вниз, и снова замерла, глядя на подмостки.