Не доллар, чтобы всем нравиться - Мишель Куок

Он тянется к моему запястью, кончики пальцев легко касаются моей кожи и на миг мягко задерживаются на браслете из клевера, а потом он снова роняет руку на траву.

– Я вообще не подумал, чем это может обернуться, а потом я просто побоялся тебе сказать. – Теперь он огромными глотками пьет свой чай и слишком быстро осушает стакан. – Прости, что я струсил, что предал тебя, прости за все, что случилось по моей вине. И за все дерьмо, что я наговорил.

– Да уж, дерьма ты вылил порядочно.

Лен пытается спрятать лицо за стаканом, но в нем остались только лед и миндальное желе.

– Ага, – безнадежно говорит он.

– Но пару раз ты попал в точку. – Теперь уже я вздыхаю, уставившись в чай. – Я тоже много дерьма вылила. Так что и ты меня прости.

Я вытягиваю ноги вперед, и Лен следует моему примеру. Наши джинсы соприкасаются.

– Я тоже боялась. И много в чем ошибалась. Я думала, что все обо всех знаю, но, наверное, иногда я не понимала даже себя.

Я смотрю ему в глаза, поддаюсь порыву и беру его за руку, чтобы он точно услышал мое следующее признание:

– Я не считаю тебя трусом.

– Уже нет? – острит Лен, но крепко обхватывает мои пальцы.

– Наверное, все люди трусливы. – Я утыкаюсь лбом в его плечо. – А может, все люди отважны.

Он кладет подбородок мне на макушку, и мне кажется таким естественным вот так прильнуть друг к другу.

– Мудрые слова нового главреда «Горна».

– Подожди. – Я резко сажусь, вдруг кое-что осознав. – Ты отказался быть главредом, но это же не значит, что ты обязан уйти из «Горна», правда?

– Нет, я останусь в редакции, буду штатным корреспондентом. Конечно, если ты не решишь меня вытолкать взашей.

На моем лице расплывается улыбка, такая широкая, что она может поспорить с его фирменными ухмылочками.

– Да, надо сказать, за тобой замечены нарушения журналистской этики.

– Ну, я хочу начать с чистого листа. – Он поворачивает козырек кепки вперед и поправляет так, что она сидит безупречно. – И для начала официально заявляю, что больше не смогу писать о бейсбольных матчах. Конфликт интересов и все такое.

Я неожиданно бросаюсь ему на шею, и мой вопрос больше похож на ликующий писк:

– Ты вернешься в бейсбол?

Похоже, мой бурный восторг огорошил нас обоих.

– Так я решил, – подтверждает Лен, смеясь.

– Ух ты, как здорово! Может, я даже как-нибудь приду на игру.

– Может, ты даже надолго проникнешься любовью к команде Уиллоуби.

Я хватаю его кепку и напяливаю на себя.

– О, тут, конечно, всякое может быть, – говорю я, ухмыляясь, и опускаюсь на траву, положив руки под голову.

Лен тоже растягивается на газоне, мы оба лежим рядом под весенним небом – и вдруг этот день кажется бесконечным, как будто вся вселенная сконцентрировалась в этом золотистом теплом моменте, во всем, что меня окружает, во всем, до чего я могу дотянуться. И хотя я так многого не знаю – и никогда не узнаю, – я все же никогда не чувствовала такой уверенности в своих силах.

Месяц спустя

– Может, чуть-чуть повыше. еще… подожди, нет, теперь высоковато.

Лен косится на меня через плечо, держа на вытянутых руках портрет в раме.

– Ты ведь знаешь, что можешь досюда дотянуться сама? – говорит он. – Мне кажется, тебе для этого не особо нужен «очень высокий помощник».

– Ты меня раскусил. – На моем лице расцветает лукавая ухмылка. – На самом деле мне нужен был именно ты.

В конце концов, очень символичный момент: мой портрет на заслуженное место вешает парень, который чуть не лишил меня поста главреда, – я просто не могла упустить такую возможность.

Хотя этот самый парень очень милый, особенно когда притворяется, будто ему не нравится, что я им командую.

Я подбегаю к нему и привстаю на цыпочки, чтобы поцеловать в щеку, но тут останавливаюсь, с прищуром смотря, как Лен держит раму.

– Может, еще немного влево?

Сейчас обед, до окончания учебного года осталось всего несколько дней, а мой портрет для Стены редакторов только-только пришел почтой от знаменитого художника Итона Го, выпускника 1988 года. Джеймс, который этим утром передал мне конверт, прямо-таки расчувствовался.

– Подумать только, – сказал он, наблюдая, как я разрываю упаковку. – Кажется, мой портрет пришел только вчера.

Когда я вынула картину, Джеймс заявил, что это шедевр, а потом дрогнувшим голосом добавил:

– Я горжусь тобой, Цюань. Правда.

Сходство, надо сказать, передано очень верно. Конечно, лоб широковат, и вряд ли я так сильно кривлюсь («Именно так», – заверил Джеймс), но я слышала, что от жизни не надо требовать слишком многого.

– Да нормально, Элайза, – настаивает Лен, рисует крестик карандашом и хватает со стойки молоток.

Я уже собираюсь возразить, но тут в редакцию заглядывает раскрасневшаяся и запыхавшаяся Натали.

– Слушайте, – говорит она, – только что закончился подсчет голосов по итогам выборов в Ученический совет. Серена победила! Она новый школьный президент.

– Потрясно!

Я хлопаю в ладоши и чуть не порхаю по классу. Эта неделя была просто огонь: Вайнона узнала, что прошла отбор на Национальный фестиваль юных кинематографистов, а теперь еще и Серена победила на выборах!

– Побегу во двор, – сообщает Натали и хватает из шкафчика фотоаппарат. – Серена только что выложила пост, что через пять минут будет прямой эфир-сюрприз. Пойдешь?

– Ага, – говорю я и машу ей вслед, но она уже галопом мчится прочь. Потом я вспоминаю, что мы с Леном до сих пор не повесили мой портрет. – Ничего, если мы закончим потом?..

Но он стоит у стены, одной рукой подбрасывая молоток, а потом кладет его обратно на стойку. Только тут я замечаю, что он уже повесил мой портрет.

И знаете что? Лен был прав. Рамка висит точно как надо.

– Идеально.

Я улыбаюсь ему, а потом беру самый новый свитерозаменитель, который я стала носить довольно часто, потому что решила время от времени освежать гардероб (и это, осмелюсь сказать, даже весело).

– Классная куртка, – замечает Лен, когда я просовываю руки в кожаные рукава. Он притягивает меня к себе, притворяясь, что изучает вышитую на груди фамилию, а я смеюсь. – Кто такой Димартайл? – мурлычет он в мои волосы. – Он тебе нравится, что ли?

Я почти позволяю ему коснуться моих губ, но в последний момент игриво отстраняюсь.

– Ну… – отвечаю я, – я-то ему точно нравлюсь.

Ухмылка медленно расползается по лицу Лена.

– Вот как? – говорит он. – Мне казалось, тебе не важно, нравишься ты кому-то или нет.

Я привстаю