Тридцать три несчастья - Марина Константинова

Говорили двое.

— И так, Макарыч, уже третий месяц. Я им толкую — чем мне семью кормить? А они, суки, одно в ответ — не нравится, увольняйся. Вот такие хреновые дела.

— Да… Мне-то хоть пенсию приносят. Мало, конечно, но зато каждого второго числа отдай и не греши.

Бархударов зашустрил по ступенькам. Заиметь свидетелей ему очень бы не помешало.

— Здрасьте, — тяжело дыша, обратился он к мужикам, курившим у мусоропровода.

— Здорово, — ответил ему детина в дырявой майке с надписью «Олимпиада-80» и в пузырившихся на коленках трениках цвета «электрик». — Чего тебе?

— Пардоньте, — утирая со лба пот, улыбнулся Бархударов. — Лифт у вас не работает…

— А с чего ему работать? — вскипел дед с роскошной окладистой бородой, как у Карла Маркса. — Опять пацанва все кнопки повырывала. Я вот из-за них уже который день из дому не выхожу. У меня ж инфаркт был. Задавить бы их всех, гниденышей!

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Бархударов. — Может, вы мне подскажете, на каком я этаже, а то я, пока поднимался, уже со счета сбился.

— А тебе какой надо? — спросил мужик.

— Последний, — дал дурака Бархударов. — А вообще-то седьмой. Я к Филимоновым иду. Знаете таких?

— Два пролета подымись. Только нету их. Давно уже, — сообщил «Карл Маркс».

— Ах, вот как… Ну, я тогда записку под дверь подсуну. Спасибо вам.

— Не на чем.

Бархударов продолжил восхождение.

У Настиной двери было тихо. Бархударов постоял несколько минут, приложив ухо к косяку. Ничего. На всякий случай он осторожно постучал, изображая условный сигнал. Ничего. Тогда он достал из кармана ключ, аккуратно вставил его в замок и повернул два раза против часовой стрелки.

В прихожей было темно. Он тихонько прикрыл за собой дверь и на ощупь сделал несколько шагов. Сориентировавшись и привыкнув к темноте, Андрей повернул налево, к комнате, и остолбенел. Снизу из-под двери пробивалась тоненькая полоска света.

Сердце бешено заколотилось у него в груди, ему стало страшно. Он явственно вспомнил, как, забирая Настю, сам выключил везде свет и закрыл все форточки и окна.

Из комнаты не доносилось ни звука. Андрей прислушался и уловил легкое посапывание, словно там кто-то спал.

«Эх, где наша не пропадала!» — Перекрестившись, Бархударов толкнул ногой дверь, вошел и остолбенел.

При мягком свете ночника, мирно раскинувшись на подушках, на тахте лежал человек, удивительно похожий на мужчину с фотографий, во множестве расставленных в Настиной квартире.

— Вот это да, — сказал Бархударов сам себе.

Он подошел к спящему и еще раз пристально вгляделся в его лицо. Этот был намного худее и старше, вместо белокурой челки ко лбу прилипли седые волосы, но это, без сомнения, был Виктор Филимонов.

— Вить, а Вить? — потряс он его за плечо.

— М-мм… — промычал Виктор и повернулся на бок.

— Вот черт… Ты знаешь, ты лучше вставай, — продолжал тормошить его Бархударов.

— Ага… — Виктор натягивал на нос плед.

— Да проснись же ты, мать твою! — истошно заорал Бархударов. — Тебя Настя ждет!

— Где? — Виктор резко сел на постели и широко раскрыл заспанные глаза. Он смотрел прямо на Бархударова, но не видел его.

— У подъезда, на скамейке.

Виктор сорвался с места и ринулся к входной двери.

Настя уже начинала беспокоиться. Прошло целых тринадцать минут, а Бархударов все не возвращался. Когда он ушел, она спустила Лаки с поводка, но та, исполняя бархударовский приказ и словно что-то чувствуя, крутилась вокруг Насти, не отходя ни на шаг. Неожиданно собака забеспокоилась, бросила хозяйку, подбежала к подъезду и громко заскулила, обнюхивая ступени. Испугавшись, что она перебудит соседей, Настя позвала ее, но Лаки не послушалась. Тогда Настя не выдержала, оттащила ее за ошейник к скамейке и привязала к дереву. Тревожно шевеля бровками, собака так и сидела рядом, вывалив горячий язык и положив грязную лапу Насте на колени.

Накрапывал мелкий дождик, грозя перекинуться в ливень, но Настя не обращала на это внимания, все передумывая и передумывая свою жизнь. Она вдруг поняла, что все было ошибкой — ее бесконечные упреки Вите насчет денег, ее глупая учеба в ненужном ей институте, никчемные знакомства ради каких-то мифических связей. И только Витин голос, его родная улыбка и ласковый взгляд имели значение. Только рядом с ним она и жила по-настоящему.

— Витя, — негромко всхлипнула она. — Витя!

Лаки резко вскочила, навострила уши и замерла в несвойственной ей охотничьей стойке. У Насти внутри все оборвалось. В своих раздумьях она забыла следить за часами. Она взглянула на циферблат — Бархударов ушел уже двадцать две минуты назад. Настя поднялась со скамейки и решительно направилась к дому.

Лаки всем корпусом рванулась с поводка, оборвала веревку, опередила хозяйку и подлетела к подъезду. Она вскочила на задние лапы и, скребясь передними о металлическую дверь, заскулила.

Настя услышала громкий топот, задрала голову и в оконные проемы увидела стремительно спускающиеся вниз ноги.

Бархударов несся к ней с такой скоростью, что от страха Настя словно окаменела, она замерла на месте и только прошептала:

— Лаки, нельзя, ко мне…

Дверь резко распахнулась, и вместо Бархударова Настя увидела летящего к ней навстречу Витю. Голова у нее закружилась, колени подкосились, и она повалилась на руки вовремя подхватившего ее мужа, который целовал ее и приговаривал:

— Настена моя, Настена…

Настя ничего не понимала, и только сильные Витины руки обнимали ее, да шершавый Лакин язык вылизывал ее лицо. Настя обняла их обоих, но так и не разобралась, кого же она ласкает — то ли Витю, вцепившись в его поседевшие волосы, то ли Лаки, запутавшись в ее рыжей шерсти.

Бархударов стоял на ступеньках крыльца и, затягиваясь сигаретой, отворачивал глаза.

Любовь Николаевна выписалась из больницы неделю назад, но все это время она не выходила из дому и никого у себя не принимала, кроме Дины Григорьевны. Коляна она не выпускала даже на балкон, несмотря на то, что мальчику был необходим свежий воздух. Павел Егорович настоятельно советовал отправить его в санаторий, но Ревенко не хотела об этом даже слышать. Клюквин тоже пытался уговорить ее, но перепуганная насмерть Любовь Николаевна не хотела отпускать сына от себя, пока не решится вопрос с Кириллом. От охраны Люба категорически отказалась, не желая видеть посторонних людей в доме. Клюквин выставил негласное наблюдение.

А вопрос с Кириллом пока не решался никак.

Быстрицкому удалось установить, что Артем Егорович Галушко срочно улетел в Австралию на неопределенное время. Прямых улик против него не было, кроме предположения о связи Воронова с Галушко-старшим и названного Коляном имени Артем. Егор Ильич возмущенно сучил палкой и грозился подать жалобу за незаконное преследование его семьи.