На электричках. Путешествие из Владивостока в Москву - Александр Лучкин

Электричка на Шумерлю была только вечером, и я отправился на осмотр Канаша. Чтобы не носить с собой рюкзак, сдал его в камеру хранения. На каждом вокзале камера хранения самобытна. Единых стандартов на организацию этого сервиса нет, и начальники вокзалов выкручиваются кто во что горазд.

На этом вокзале камера хранения была оформлена оригинально. Она представляла собой прямоугольную стойку, внутри которой с обратной стороны были ящики с номерами. Чтобы сдать вещи, нужно было под присмотром сотрудника вокзала пройти за стойку через узкую дверку на шпингалете и разместить багаж в свободном ящике. При этом из ящика нужно было взять бирку с номером — это ключ на получение багажа. Кроме багажных ящиков, за стойкой находился настольный хоккей и несколько коробочек с шашками и домино. Все было старое, с клеймом «Сделано в СССР» и, по-видимому, принесенное из дома. Игры предлагались пассажирам, коротающим время в зале ожидания. Однако сыграть в раритетные шашки и домино желающих не наблюдалось.

Канаш оказался крупным городом. Краеведческий музей был закрыт. Широкий баннер над дверью оповещал: «Богатство народа — изделия художественных промыслов». В продуктовом магазине по соседству с музеем на кассе продавали стеклянные граненые стаканы. «Покупают! И как сувенир, и для дела», — подмигнув, пояснила продавщица.

Идти по Канашу было нелегко. В топографии есть обозначение «дороги с частично отсутствующим покрытием». Так вот, это про Канаш. Асфальтовая дорога улицы может переходить в грунтовку или гравийную дорогу, а потом снова в асфальт. Лужи были повсюду, и иной раз, остановившись перед огромной лужей, я прикидывал, с какой стороны ее лучше обойти. Улицы были покрыты грязью, да такой липкой, что стоило в нее ступить, как она тут же намертво приклеивалась к подошве. Пешеходы шли вереницами по вытоптанным между лужами дорожкам. Это чем-то напоминало муравьиные тропинки. На особо грязные места были наведены понтоны из деревянных палет. А чаще это были просто старые доски, брошенные прямо в грязь.

Перед входом в какое бы то ни было общественное учреждение (банк, столовую, почту) стояло корыто с водой и веревочные швабры для очистки обуви от грязи перед заходом в помещение. А вместо привычных автозапчастей в городе продавали запчасти для тракторов.

Здесь все было по-простому. Я даже не удивился, когда встретил в 500 километрах от Москвы людей, которые не умеют читать. А чего стоит беззаботное отношение к жизни? Монтажник на стремянке прикручивал вывеску «Бар» к фасаду дома. На углу стоял парень и разговаривал по телефону. Разговор закончился, парень нажал отбой и отошел от угла. В этот момент вывеска наклонилась и с буквы «Р» на место, где только что стоял парень, с гулким ударом упал здоровенный молоток. Парень как ни в чем не бывало поднял молоток и подал монтажнику на стремянке.

Теплый солнечный вечер раскрасил Канаш в праздничные желтые и оранжевые цвета. На ступенях местного ЗАГСа для общей фотографии выстроилась свадьба. «Горько, горько, горько!» — эхом разносилось среди кирпичных пятиэтажек. Звуки терялись, и слышалось только: «Вау-вав, вау-вав!»

На перроне у вокзала люди ожидали электричку на Шумерлю. Поезд вот-вот должен был показаться в восточной горловине станции. Пассажиры, полицейские, встречающие, железнодорожники, путейцы — все как один устремили взгляды в ту сторону, откуда должна была прийти электричка. Вот в лучах заката блеснули стекла — показался головной вагон. Электричка быстро приближалась. Вагоны прогремели на входных стрелках, и электропоезд, свистя тормозами, стал замедлять ход. Двери распахнулись. На перрон вывалились прибывшие пассажиры. Кто-то уже садился в вагон, занимая места. В других вагонах еще шла высадка. На вокзале закипела жизнь. Суетились таксисты, полицейские заняли свои места. Контролеры шли в кассу сдавать выручку от продажи билетов в поезде. После непродолжительной остановки электричка отправилась дальше, на Шумерлю.

Пассажиров в вагоне было мало. Завязался разговор об отмене в Чувашии льготного проезда. И о том, что электрички стали ходить редко — рейсы отменили. Электричку, на которой я ехал, тоже собирались отменять. Возможно, я был одним из последних пассажиров на этом рейсе. Вошедшие в вагон контролеры подтвердили эту информацию. Правда, отмена льгот на них никак не сказалась. Их дети ездят в школу на электричке бесплатно, по справкам, выправленным в конторе, — как дети железнодорожников.

Навстречу промелькнул потрепанный электровоз ВЛ80 с единственным запыленным пассажирским вагоном — рабочий поезд. «Из Сергача поехал в Казань, — пояснили контролеры. — Рабочих с утра развозит, а вечером забирает. Можете на нем завтра поехать, он пассажиров берет».

Этот поезд мне бы подошел. Но тогда нужно было искать место для ночевки в Шумерле, а солнце уже садилось. Да и билет на пассажирский поезд был куплен. Знать бы раньше! Но с рабочими поездами разве угадаешь?

В окнах электрички последний раз блеснул закат. Издалека, от линии горизонта, приближалась грозовая туча. В Пинерах поезд нырнул в туман. Здесь недавно прошел дождь. Белые клочья тумана, поднявшись от прогретой за день земли, повисли на ветках кустов. Электричка то ныряла в облако тумана, и тогда вокруг ничего, кроме белесых полос, не было видно. То выныривала из него, и за окном продолжали свою безудержную пляску деревья и столбы линии электропередачи.

Смеркалось. Пошли совсем глухие станции — например, деревенька всего в несколько домов. Старушка в пуховом платке и стеганой жилетке вышла проводить на электричку молодую женщину с сумкой. Наверное, дочь. Машинист дал гудок, и электричка тронулась. Старушка, стоя у насыпи, замахала рукой. Вагоны набрали ход, а она отвернулась и пошла к своей избенке, выкрашенной зеленой краской. Низкой, покосившейся, давно требующей ремонта. Еще три дома — вот и вся деревня. А поезд опять несется по просеке, сквозь чащу и болота.

Как только электричка остановилась на станции Шумерля, в вагонах погас свет, как бы намекая: «Приехали! Нечего здесь рассиживаться, отправляйтесь по своим делам!» Мой поезд должен был скоро прибыть, и я не уходил от вокзала далеко. На станции стоял памятник-паровоз на постаменте. Такие часто встречаются на Транссибе, и я уже привык их видеть. Здание вокзала было недавно построено вместо старого, аварийного. Внутри у кассового зала — стеклянная витрина со старинной железнодорожной утварью: дисковый телефонный аппарат, жезлы, фуражки, фонари, ключи. Рядом с витриной плакат «Паровозы России» с изображением основных паровозов, работавших на Горьковской железной дороге. Для меня осталось загадкой, для чего делать акцент на паровозах в Шумерле.

Пока я изучал вокзал, объявили прибытие поезда Круглое Поле — Москва. Я вышел на перрон. Нумерация вагонов начиналась с головы поезда. Мой вагон был последним. Поезд оказался настолько длинным, что не вместился на станции, и в последний, сидячий вагон пришлось садиться с насыпи. Вагон был старый, на пятьдесят шесть мест, производства Егоровского вагоностроительного завода. Некоторые плацкартные вагоны в середине поезда были сцеплены парами, рабочими тамбурами друг к другу — для обслуживания одним проводником. Мужчина в темно-синем кителе взглянул на билет.