Дневник доктора Финлея - Арчибальд Кронин

Снаружи послышался приближающийся гул огромной толпы – она окружила дом, выкрикивая имя Финлея.

– Мне придется выйти на балкон, Джанет. Позови туда доктора Камерона, пусть хоть в домашнем халате.

С этими словами Финлей вышел на балкон перед открытыми окнами спальни и был тут же встречен бурными аплодисментами.

– Финлей! Финлей навсегда! Финлей, ты наш!

Крики продолжались до тех пор, пока Финлей не поднял руки:

– Спасибо! Спасибо вам, дорогие друзья из Таннохбрэ! Как раз когда вы были мне нужны, когда меня оклеветали в нашей хорошей газете, вы поддержали меня. Теперь, когда я избавлен от наветов, вы видите меня здесь, снова на работе, готового служить вам в болезни и здравии вместе с двумя моими замечательными коллегами.

В этот самый момент Джанет подтолкнула вперед доктора Камерона в халате, а когда Финлей схватил ее за руку и вытянул наружу, она, вся зардевшись, встала между ними.

Картина была великолепной, и Финлей крикнул во всю мощь своих легких:

– Это мы, дорогие друзья, наша маленькая команда из трех человек! Мы служили вам в прошлом и, уверяю вас, будем служить и впредь со всем нашим опытом, энергией и заботой. Так что теперь от имени нас троих я благодарю вас за вашу неизменную преданность и поддержку. Мы пережили бурю и теперь с нетерпением ждем прекрасных дней впереди.

Приветствия возобновились. Кто-то запел: «Снова наступили счастливые дни!» – и вскоре толпа подхватила припев, который прокатился эхом в сумерках этого памятного дня.

Затем Финлей распахнул створки дверей балкона и проводил своих соратников внутрь, вернувшись на несколько мгновений лишь для того, чтобы широко раскинуть руки, как бы обнимая ликующую толпу.

Уже внутри, в спальне, Джанет в экстазе сцепила пальцы:

– Никогда в жизни я этого не забуду, мой дорогой Финлей. А теперь вы оба идите и садитесь обедать. Осталось чуток этого чудесного супа, а еще для вас отличный стейк на гриле с жареной картошкой и луком.

Когда она ушла, доктор Камерон повернулся к Финлею:

– Ты правильно поступил, дружок, что показал меня моим землякам. Мое появление взволновало их до глубины души. Я знал, что они будут рады мне, и они это доказали. Дай-ка, дружок, пожать твою руку. Почему бы нам не выпить виски, чтобы отпраздновать этот мой величайший триумф!

Дождливым сентябрьским днем он стоял под сводами железнодорожной станции в Ливенфорде, размышляя, не взять ли ему кеб. Денежные средства не позволяли взять кеб, но гордыня этого требовала – не его личная гордыня, поскольку он, Финлей Хислоп, таковой не обладал, – а гордыня, притом почти устрашающей величины, обусловленная его профессией. Наконец он кивнул краснолицему кучеру, который уже предлагал ему нечто заплеванное на четырех колесах у выхода со станции.

– Сколько до Арден-Хауса? Это, если вам известно, дом доктора Камерона.

Старый Тэм настороженно подошел.

– А сколько у вас багажа? – спросил он, уклонившись от ответа, хотя весь багаж был на виду – чемодан на тротуаре и абсолютно новый черный саквояж, который молодой человек крепко держал в крупной руке. Затем Тэм добавил: – Я думаю, вы новый ассистент Камерона?

– Именно так!

– Тогда с вас два шиллинга, доктор.

Он нарочито выделил последнее слово, ласкающее слух новоиспеченного специалиста. Но Хислоп и бровью не повел.

– Мне нужен короткий путь, – сказал он, хотя прежде никогда не бывал в Ливенфорде, – а не в объезд по городу, как вы предложили.

– Все в воле Божьей! – возразил Тэм.

Последовал оживленный спор, в результате которого чемодан был водружен на крышу кеба, старый Тэм взобрался на облучок, и тарантас с Хислопом затарахтел по дороге.

Хислоп был молодым мужчиной, ширококостным, чуть ли не дылдой, с копной черных волос, высокими скулами, прямым аккуратным носом и крепким упрямым подбородком. Его голубые глаза смотрели спокойно, довольно проницательно, однако при всей своей северной суровости в глубине они таили озорство. Одежда на докторе была новой, но грубоватой и сельского покроя. Она подчеркивала его неотесанность. Но это его не волновало: практическое удобство одежды, а не ее нарядность – вот чего он твердо придерживался.

Его предки действительно были простыми людьми – простыми, как шотландская почва, однако простота этой почвы неотъемлема от ее силы. Его отец, фермер в окрестностях Купора, без устали сражавшийся с непокорной землей, умер, когда Хислоп был еще ребенком, и мать использовала все свои скудные возможности, чтобы дать единственному сыну шанс выбиться в люди.

Финлей Хислоп не упустил этот шанс, хотя он и означал бесконечный труд на пределе возможного, отчаянную борьбу за каждую стипендию, маячившую впереди. Но это того стоило, тысячу раз стоило, когда он все преодолел, когда всего неделю назад он получил наконец свой диплом. Может, не такой уж солидный – бакалавр медицины из маленького шотландского университета. На высокий статус врача Королевской лондонской больницы ему никогда не придется рассчитывать, однако он как практикант подрабатывал у Стокмана, работал под началом Макьюэна. Чтил традиции Листера[27].

Финлей Хислоп не стыдился того, как он начинал, но был упрям и честолюбив. Он прошел тяжелый путь, но сейчас было не легче. Стиррок, аптекарь из Глазго, сказал ему два дня назад: «В Ливенфорде освободилось место ассистента врача, если тебе не терпится начать. В городке и вокруг – персонала мало. Старый Камерон – крепкий орешек, но человек редкой сердечности». И вот он здесь, необстрелянный, направленный мистическими силами жизни и смерти, зеленый шотландский неофит, который когда-нибудь станет кем-то или не станет.

Кеб протарахтел по Черч-стрит мимо унылой Публичной библиотеки и повернул на более тихую улицу, с большими особняками. Миновав половину ее, кеб выехал на подъездную дорожку к Арден-Хаусу, приметному дому из белого камня, с каретным сараем сбоку и полукруглой лужайкой перед фасадом.

Накрапывал жалкий мелкий дождик. Хислоп поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Спустя минуту дверь открылась, и экономка, сухопарая стареющая женщина, одетая во все черное, встала перед ним. Туго собранные назад волосы, на увядшем лице чистюли – печать самоуверенности напополам с бранчливой добротой. Она несколько секунд изучала Хислопа: его саквояж, его шляпу, даже его обувь, а затем, чуть подняв брови, – роскошную декорацию за его спиной, с лошадью и кебом.