Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Идея коллективного покаяния растаяла в воздухе. При серьезном изучении советского прошлого возник бы вопрос, которого никто не желал задавать и уж тем более отвечать на него: кто виноват в советском эксперименте и во всех порожденных им страданиях? Единственный честный ответ был бы: “Все”. Некоторые русские мыслители, бившиеся над этим вопросом, неизбежно приходили к печальному выводу: сталинизм был не внешней силой, а актом саморазрушения.

Москва слишком бурно веселилась, чтобы задумываться о таких мрачных вещах. Российская фондовая биржа переживала бум, в страну рекой текли деньги инвесторов, привлеченных бешеными процентами прибыли; в московских ресторанах бурлила жизнь. То, что зарплаты в стране хронически задерживались, что уровень бедности приближался к своему постсоветскому пику, а большая часть населения едва-едва перебивалась от получки до получки, мало кого волновало.

Пока Москва кутила, а олигархи праздновали победу над правительством младореформаторов, за тысячи миль оттуда, в Юго-Восточной Азии, разворачивался крупный финансовый кризис, сопоставимый по масштабу с началом Великой депрессии 1929 года. Инвесторы бросились спасать свои деньги, забирая их с развивающихся рынков. Российское правительство было измотано “войной банкиров”, а олигархи оказались чересчур самонадеянны – и никто вовремя не задумался о том, что финансовое цунами уже движется в сторону России. Гусинский собирался разместить акции своей компании стоимостью 1,2 миллиарда долларов на Нью-Йоркской бирже, чтобы расплатиться за новый спутник, который уже готовили к запуску.

Между тем экономика России пребывала в плачевном состоянии. Налоги не собирались, бюджет находился в дефиците, и чтобы как-то закрыть зияющую дыру, министерство финансов выпускало высокодоходные государственные краткосрочные облигации (ГКО). К весне 1998 года прибыль по этим облигациям уже превышала 50 %. Чтобы расплатиться с их держателями, правительство выпускало все новые облигации, обещавшие еще более высокие доходы. Фактически это была гигантская долговая пирамида, и, как это бывает со всеми финансовыми пирамидами, рано или поздно она должна была рухнуть.

В политике дело обстояло не лучше. В начале 1998 года Ельцин уволил Черномырдина, который исполнял обязанности премьер-министра с 1993 года. Наиболее популярная версия гласила, что Ельцин просто заподозрил Черномырдина в президентских амбициях. Ровно противоположное объяснение, которое поддерживали и олигархи, и сам Ельцин, сводилось к тому, что Черномырдин исчерпал свой потенциал, в качестве преемника Ельцина шансов на избрание не имел, а потому пришла пора его сменить. Олигархи вместе с дочерью Ельцина Татьяной Дьяченко и Валентином Юмашевым стали обсуждать, кто должен занять его место.

На одном из этих советов Березовский выдвинул кандидатуру Малашенко. Всем, кроме самого Малашенко, эта идея пришлась по душе. Отказавшись возглавить администрацию президента, он тем более не собирался становиться заложником Березовского и Гусинского в качестве премьер-министра. По воспоминаниям Малашенко, он в бешенстве набросился на Березовского: “Ты знаешь, что будет моим первым действием как премьер-министра? Он говорит: что? Я говорю: тебя не будет в стране, ты пойдешь лесом. Он говорит: а почему? Я говорю: потому что вокруг вот этого здания виртуально стоит все население России и у каждого в руках плакат: «Березовского – вон». И вот я, как политик, обязательно это сделаю. Поэтому тебе мало не покажется”. Разговор быстро закончился. “Березовский обиделся… И он понял, что я не шучу, и я действительно не шутил. Как политик я должен был наехать на Березовского, на того же Гусинского, и, если я ставлю своей задачей максимизацию власти, я должен себя вести как Путин. Но такая страна мне не нравилась”[331].

После “войны банкиров” Ельцин тоже осознал, что олигархи становятся чересчур могущественными, и начал подыскивать человека на должность премьера, который был бы способным, экономически грамотным, но и далеким от олигархов и не замешанным в прежних скандалах. В итоге Ельцин подобрал замену Черномырдину в лице бывшего банковского сотрудника из Нижнего Новгорода Сергея Кириенко – 35-летнего протеже Бориса Немцова. За детское лицо с наивным выражением и неожиданность назначения он сразу получил прозвище “Киндер-сюрприз”. Кириенко был хорошим технократом и вполне мог бы послужить государству на посту министра в спокойную пору, но его назначение произошло в такое время, когда, по словам Гайдара, “уже не только заложили мину, но и подожгли фитиль”[332]. Надеяться на то, что Кириенко сумеет дать отпор олигархам, означало бы выдавать желаемое за действительное. И вскоре олигархи не упустили случая продемонстрировать свою силу.

В мае 1998 года забастовали шахтеры из Кузбасса, которым не выплачивали зарплату уже несколько месяцев. Забастовщики начали “рельсовую войну”, перекрывая железнодорожные пути. Несколько сотен шахтеров приехали в Москву, разбили лагерь перед Белым домом, сидя на земле, стучали касками по булыжникам и отказывались расходиться. Шахтерские забастовки случались и раньше, но на этот раз телевидение явно подливало масла в огонь: оно показывало забастовку с огромным сочувствием, как главное российское событие, что только увеличивало число бастующих по стране. Как написал в своих воспоминаниях Ельцин, эта был лишний повод критиковать правительство Кириенко. Когда Ельцин попросил телевизионных начальников прекратить информационную атаку, те изобразили негодование. “Не заметить полстраны, отрезанной шахтерскими забастовками, сделать вид, что этого не происходит, и в очередной раз обвинить во всем средства массовой информации – мы это уже проходили”, – заявил Добродеев[333].

Тем временем ОРТ развлекало зрителей телеигрой “Золотая лихорадка”, которая точно передавала безумную атмосферу последних докризисных дней. Карлик в золотом плаще проводил зрителей в студию, напоминавшую тускло освещенный склеп. Ведущий, изображавший Сатану и периодически разражавшийся демоническим хохотом, задавал собравшимся вопросы на эрудицию, а потом отбирал финалиста. Если финалист верно отвечал на вопросы, ему вручали золотой слиток и осыпали банкнотами. Если он ошибался, то чемодан с золотом таял у него на глазах. “Какая удивительная пакость: соблазнять людей деньгами, которых они не заработали. До чего бестактно в стране, которая официально считается бедной, играть на золото и швырять банкноты на ветер прямо на экране”, – писала телекритик Петровская[334]. Через несколько недель уже вся страна наблюдала, как тают на глазах сбережения людей, а заодно и золотовалютный запас России.

17 августа 1998 года российское правительство, не способное выплатить или хотя бы частично покрыть собственный долг вместе с прибылью в размере 150 %, объявило дефолт по краткосрочным облигациям и одновременно девальвировало национальную валюту. Иногда страны объявляют дефолт по внутренним долгам, чтобы не девальвировать национальную валюту, а иногда, наоборот, девальвируют валюту, чтобы выплатить долг. Россия же сделала сразу и то, и другое. Вдобавок, чтобы защитить олигархов, государство объявило официальный мораторий на выдачу средств иностранным инвесторам, что позволило российским банкам не выплачивать в общей сложности 16 миллиардов долларов, причитавшихся иностранцам.