Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

Лейден переключил свое внимание на Кислицына, который твердил о нарушении дипломатического иммунитета. Австралиец заверил его, что Петрова может поступать, как ей заблагорассудится и затем поинтересовался, не намерен ли сам Кислицын остаться в Австралии. «Вы можете это устроить?» – спросил дипломат. «Да», – ответил Лейден. «Очень интересно, очень интересно», – пробормотал Кислицын, но не выказал желания продолжать диалог[490]. Лейден сделал вывод, что дипломат не намерен принимать предложение австралийцев. Главе администрации было невдомек, что второй секретарь посольства практически не знал английского языка и вести с ним разговор о серьезных и деликатных вещах следовало с переводчиком.

Советских дипломатов, включая Петрову отвели в зал для пассажиров международных рейсов. Кислицына уже не трогали. Евдокия терзалась сомнениями, ее разрывали противоречивые чувства – страх за себя, за мужа, за судьбу членов ее семьи. Переломным моментом стал телефонный разговор с Владимиром, который устроили австралийцы[491].

Петров уверял, что с ним все в порядке, ничего ему не грозит, что он решил остаться в Австралии по своей воле и просит жену последовать его примеру. Он подчеркивал, что возвращение домой – не гарантия безопасности ее родственников. Поскольку Евдокия разговаривала в присутствии коллег, она сделала вид, что ее обманывают, и кто-то имитирует голос мужа. Она твердила: «Вы не мой муж, мой муж мертв».

Закончив разговор, она громко объявила, что ей звонил не ее супруг и она собирается вернуться на родину. На самом деле, это было сказано для Вислых, Кислицына и дипкурьеров. Женщина отлично поняла, что с ней разговаривал Петров. Он убедил ее в том, что даже если она вернется в Советский Союз, то своим родным этим не поможет. Для нее это было главным[492].

Обескураженный глава администрации начал прощаться и пожелал Евдокии доброго пути. В этот момент незаметно для остальных она ему сделала знак, который он истолковал как просьбу переговорить наедине. Лейден пригласил женщину в отдельную комнату, Кислицын протестовал, но Петрова твердо произнесла: «Нет, я пойду с ним». Они перешли в одно из служебных помещений аэропорта, где она сказала, что готова остаться в Австралии, но никаких бумаг не подпишет, пока не увидит мужа. К коллегам ее уже не выпустили, и Лейден уведомил их о принятом решении.

Кислицын вновь протестовал, обвинял австралийцев в провокации и похищении Петровой. Потребовал соединить его с посольством, однако в этот ранний час там никого не было, кроме уборщицы. Автомашина с Петровой уже покинула аэропорт и советским дипломатам ничего не оставалось, кроме как пройти на посадку. В 8.45 утра они уже сидели в самолете и вскоре «констеллейшен» поднялся в воздух.

Утренние газеты вышли с крупно набранными заголовками: «Она остается». Плакаты с этой же надписью водрузили на автофургоны и грузовички водители, развозившие товары по магазинам. Население ликовало, празднуя спасение «несчастной жертвы большевизма».

Реальность была несколько иной. Петрова согласилась не возвращаться в Советский Союз и остаться в Австралии, но этого согласия добились от нее под сильным нажимом. В Дарвине она так и не подписала просьбы о предоставлении ей политического убежища. В условиях, созданных как советской, так и австралийской стороной, она не могла трезво и спокойно проанализировать ситуацию, чтобы принять нужное ей решение. Поэтому ее выбор лишь отчасти носил добровольный характер.

Оправдывая действия силовых структур, премьер-министр Мензис с присущей ему изворотливостью заявил: мол, «нет никаких документов, свидетельствующих, что Петрова уехала (с сотрудниками АСИО из Дарвина – авт.) не по собственному желанию»[493]. Верно. Но не имелось также никаких документов, свидетельствовавших об обратном.

В то же время случившееся вряд ли тянуло на «похищение», а именно этот термин использовал МИД СССР в своей ноте от 23 апреля[494]. Советское руководство лукавило, потому что располагало информацией о том, что не все обстоит так просто. В телеграмме Генералова отмечалось: «можно заключить, что Петрова была взята австралийцами с ее согласия»[495]. Однако на официальном уровне Москва предпочитала оперировать упрощенными терминами и представлять ситуацию в выгодном для себя ключе.

Еще до инцидента в Дарвине сотрудники посольства во главе с Н. И. Генераловым подготовили развернутое оперативное сообщение на имя В. М. Молотова, которое должно было стать для них главным оправдательным документом. Оно было составлено достаточно искусно, чтобы достичь триединой цели: снять с дипмиссии в Канберре часть ответственности за происшедшее, дать оценку сложившейся ситуации и изложить рекомендации по тем действиям, которые мог бы предпринять центр.

Шифртелеграмма за подписью посла ушла в Москву 18 апреля. Начиналась она так: «Считаю необходимым доложить подробно об обстоятельствах, связанных с изменой Родине бывшего третьего секретаря посольства СССР в Австралии Петрова»[496].

Генералов охарактеризовал его как «слабовольного труса» и человека «морально разложившегося»[497]. Акцент делался на неблагоприятной обстановке в посольстве, которая сложилась в результате «отсутствия твердого руководства» со стороны предшественника Генералова[498]. В результате Петров «окончательно разложился» и «стал легкой добычей иностранной разведки»[499].

Указывалось, что вербовка Петрова произошла летом 1953 года («очевидно, нужно предположить, что Петров был завербован, по крайней мере, в середине прошлого года»[500]), то есть до приезда нового посла, что опять-таки снимало с него часть вины. Генералов исходил из участившихся в то время контактов Петрова с Бялогурским и Беккетом. В действительности, как мы знаем, процесс реальной вербовки Петрова начался в конце ноября 1953 года, а окончательное решение о переходе к австралийцам он принял только в феврале 1954 года. В этот период дипломатическую миссию уже возглавлял Генералов.

Из телеграммы должно было быть очевидным, что за тот относительно короткий период, который он пробыл в Австралии, было невозможно полностью привести в порядок запущенное положение дел в посольстве, оздоровить и укрепить коллектив и «вывести на чистую воду» Петрова. С этим во многом можно согласиться. Генералов жестко взялся за дело: снял Петрова с должности заведующего консульским отделом, вынес ему выговор, потребовал замены из Москвы, лишил работы в посольстве его жену и т. д. Он не мог предположить, что эти шаги дадут обратный эффект и подтолкнут Петрова к предательству. Всей полнотой информации посол не располагал и пенять ему за это было бы несправедливо. Этого можно было достичь, только установив слежку за «фигурантом», но такие вещи непременно санкционируются центром, причем по линии того ведомства, которое представлял Петров. Да и оперативников с опытом наружного наблюдения в дипмиссии не было.