Я еще жив. Автобиография - Фил Коллинз

Я сразу же почувствовал себя очень и очень счастливым в Швейцарии. Несмотря на то что у меня, очевидно, скопилась огромная груда проблем, с которыми нужно было разобраться, жизнь после переезда моментально стала гораздо проще.

Каждый день я ждал, когда Орианна закончит свою работу в Женеве, и пока ее не было, заходил в бар недалеко от нее. Бармен как-то спросил меня: «Зачем ты хочешь здесь жить? Мы все, наоборот, пытаемся уехать отсюда». По тем же причинам, по которым они хотели уехать, я хотел остаться. Красота природы, медленный ритм жизни, тишина и спокойствие – все это только привлекало меня. После двадцати пяти лет публичной жизни я хотел побыть один. Ради этого пришлось принять радикальные меры, но я сумел вычеркнуть себя из сценария.

Наш первый дом находился на южном берегу Женевского озера, в таунхаусе средневековой деревушки Эрманс, прямо на границе с Францией. У нас было четыре этажа – по одной комнате на этаже, – и ни одна из стен не была прямой. Это был милый, немного кривоватый рай для нас.

В Швейцарии моя жизнь стала более семейной и теплой, в старомодном стиле. Отец Орианны болел раком, когда я встретил ее, и он умер как раз в тот вечер, когда я выступал в Штутгарте с Both Sides. Я вылетел к Орианне сразу же после концерта.

С тех пор ее семья стала еще крепче. Мы ходили к ее маме на семейный обед каждое воскресенье. Аперитив, бокал белого вина, хорошая еда, хорошие разговоры. Я, конечно же, не говорил особо много (мой французский был un peu[57] слаб, однако я учил его), но все проходило чудесно. Такие обеды мысленно переносили меня в мое детство, в пригород западного Лондона конца пятидесятых – начала шестидесятых, когда мы устраивали волшебные воскресные обеды с Рэгом и Леном, когда мама резала овощи, а папа сражался с посудой. Я окунался в прошлое, и мне это нравилось.

На протяжении того периода, когда мама и папа разошлись, отец умер в 1972 году, а я провел двадцать лет в постоянных разъездах, я, разумеется, не чувствовал себя частью большой семьи, и мне этого очень не хватало в течение почти всей моей взрослой жизни. Семья Энди была в Ванкувере, Джилл – в ЛА. Здесь, в Швейцарии, мы были все вместе. Это было что-то уютное, родное, совсем не похожее на то, кем я был и что делал раньше.

Как себя чувствовала остальная часть моей семьи? Мягко говоря, она испытывала затруднения.

Джилл было невероятно тяжело переживать весь этот кошмар. Одна из первых вещей, которые она мне сказала, когда я сообщил ей, что перееду в Швейцарию, было: «Ты же не говоришь по-французски!» Она была права, но это не имело значения. Я мог выучить его, и я это сделал.

Я пытался видеться с Лили, которой тогда исполнилось шесть, настолько часто, насколько это было возможно. Я летал в Великобританию, ночевал в ужасных гостиницах и в отелях при аэропортах. Я забирал ее из школы, и мы сидели с ней в машине, болтали или включали на повтор саундтрек из последнего диснеевского фильма «Аладдин» и ждали, пока откроется итальянский ресторан в Кранли, графство Суррей. Если посмотреть объективно, то это были непростые, грустные встречи.

Орианна впервые встретилась с Лили в Аскоте – я не мог оставаться в Лондоне, потому что пресса все еще выслеживала меня, поэтому мне пришлось забронировать комнату в небольшом отеле за городом, недалеко от Титтенхёрст-парк – дома, в котором раньше жил Джон Леннон и который я арендовал с Brand X.

Я рассказал Лили о новой женщине в своей жизни, сначала упомянув следующее: «Я встретил женщину, которая выглядит прямо как принцесса Жасмин из «Аладдина». Ее глаза сразу же расширились: «Вау!» Это помогло Лили и Орианне сразу же установить взаимопонимание друг с другом.

Орианна некоторое время не была знакома с Саймоном и Джоули. Не стоило торопиться. Принимать чужую семью зачастую крайне сложно и болезненно. Но Орианна, будучи яркой, умной женщиной, с мужеством прошла через это.

Понимая, что я должен был устроить свой быт – я хотел, чтобы мои дети начали приезжать ко мне как можно скорее, – мы с Орианной принялись за поиски подходящего для семейной жизни дома. Но швейцарцы очень осторожны в этом вопросе. Иностранец не мог просто так приехать в страну и купить огромный дом – ему нужно было получить так называемое разрешение «C». Чтобы его заполучить, нужно было доказать серьезность своего намерения жить в Швейцарии, получив сначала разрешение «B» после пятилетнего проживания в стране – тем самым ты показывал, что не просто ворвался в страну и купил себе дом для того, чтобы проводить там свой отпуск, не оплачивая налоги.

Потребовалось немного времени, чтобы разобраться с этим, но в итоге мы просто нашли обычный дом. Он был окружен виноградниками и находился в небольшой деревеньке Беньен, прямо между Лозанной и Женевой. «Клейтон хаус» представлял собой особняк в 7000 квадратных футов с семью спальнями, шестью ванными комнатами, теннисным кортом, бассейном, парной и замечательным видом на Женевское озеро и Альпы. К сожалению, у него был хозяин – легенда моторейсинга сэр Джеки Стюарт.

К счастью, он со своей женой собирался переехать обратно в Великобританию. Некоторое время мы арендовали у него дом, но после того, как я убедил государство Швейцарии в своей добросовестности и преданности их чудесной стране, они дали мне разрешение купить «Клейтон хаус».

Я чувствовал стабильность, обустроенность и определенность впервые за… всю жизнь.

Я не знал, утекла ли информация о моем уходе из Genesis, но вскоре, в 1996 году, мое имя начало фигурировать в прессе в новом контексте. В тот период на стадии производства был фильм «Доктор Кто», и меня – наряду со Скоттом Гленном и Рэнди Куэйдом – рассматривали на роль заклятого врага путешественника во времени Мастера. В конечном счете мой график гастролей не позволил мне даже серьезно подумать о роли межгалактического злодея, что в целом было довольно любопытно. Но я, конечно же, не мог бросить тур по городам со своей группой ради путешествий сквозь пространство и время.

В тот момент также стало очевидно, что мы больше не могли скрывать сложившуюся в Genesis ситуацию. Я хотел официально заявить общественности, что я больше не являлся фронтменом группы, а Майк и Тони должны начать двигаться дальше, что бы они ни запланировали.

Я полетел в Лондон, чтобы встретиться с Тони Смитом у него дома. Я предполагал, что он задолго до этого оповестил Майка и Тони о моих намерениях. Но я все равно очень нервничал. Они были моими самыми давними товарищами по музыке. Более того – двумя моими самыми старыми друзьями. И я собирался официально попрощаться с ними.

Мы сидели на кухне у Тони Смита и пили чай. Немного поговорили на общие темы, но мы все понимали, что нам нужно было обсудить.

«Я ухожу».

Тони Бэнкс с истинно британской сдержанностью ответил: «Что ж, это печальный для нас день».

Майк добавил: «Мы понимаем тебя. Мы даже удивлялись, что ты так долго был с нами».

С моей точки зрения, это был неопровержимый закон рок-н-ролльной физики – Genesis уже не мог быть еще меньше. И вот нас осталось двое? Это уже не сработало бы. И, хотя уход Питера был большой проблемой, Genesis стал абсолютно другим: довольно известная группа середины семидесятых, выступавшая в жанре «прогрессивный рок», превратилась в собиравший стадионы феномен девяностых. Я никогда не хотел послужить причиной распада группы, но это точно был конец.