Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

Бенедетта с облегчением вздохнула. Присев у кровати, она протянула руку и достала эмалированный ночной горшок, прошла в темную прихожую и достала то, что ей было нужно. Подняв юбку, она увлажнила слюной промежность и сунула принесенное себе во влагалище – достаточно глубоко, но не слишком. При этом она тщательно следила за тем, чтобы оно не лопнуло. Только тогда Бенедетта вспомнила, что ночной горшок все еще пуст. Любой заметит, что она не помочилась. Горшок с грохотом покатился по полу. Отодвинув полог, девушка вернулась в голубую комнату.

– Простите, господин, я перевернула горшок.

– Меня это не интересует! – В голосе слышалось раздражение.

Бенедетта опустила голову.

Вновь последовало долгое молчание.

– Раздевайся. – Похоже, говоривший успел успокоиться. – И спрячь это кошмарное платье под кровать, чтобы я его не видел. Затем надень тунику.

Девушка начала раздеваться.

– Медленно, – приказал голос. – Пуговицу за пуговицей… Каждую деталь одежды по отдельности…

Бенедетта неспешно расстегнула кнопки корсажа и столь же неторопливо сняла его. С тем же промедлением она развязала платье и сбросила его на пол. Выскользнув из нательной сорочки, девушка осталась посреди комнаты полностью обнаженной. Она хотела набросить тунику, но патриций остановил ее:

– Нет! Вначале спрячь свое платье!

Бенедетта собрала свои вещи и затолкала их под кровать.

– Отлично. Теперь надень тунику.

Девушка набросила новый наряд. Туника оказалась из мягкого шелка, она нежно коснулась кожи Бенедетты, и у девушки холодок побежал по спине.

– Ну вот. Теперь ты узнаешь себя?

Бенедетта все еще не понимала, что он имеет в виду.

– Погляди наверх, – хихикнул Контарини.

Бенедетта подняла голову и заметила, что одета точно так же, как и девочка на картине. Мало того, у нее был такой же цвет волос. И такая же алебастрово-белая кожа.

– Да… Теперь ты узнала себя… – удовлетворенно протянул голос.

В стене открылась потайная дверь, и в комнату вошел патриций Контарини: разной длины ноги заставляли его хромать, изувеченную руку приходилось отводить в сторону, чтобы удержать равновесие, над левым плечом нависал горб. Патриций был одет во все белое, белыми были даже его легкие башмаки с гладкими пряжками, золотистыми, как и пуговицы на камзоле. Разной длины рукава скрывали уродство.

Бенедетте хотелось бежать, но ее ноги точно окаменели. Девушка не могла отвести взгляд от этого страшного создания.

Патриций взял ее за руку, подвел к алькову и уложил на кровать, а затем скрестил ей руки на груди, как мертвой. Острые зубы горбуна обнажились в улыбке, но взгляд оставался жестоким и холодным. В руки девушке Контарини вложил букет жасмина. Подойдя к основанию кровати, он раздвинул Бенедетте ноги и раскрыл полы туники. До того казалось, что юбка цельного кроя, теперь же патриций оголил икры, бедра, а потом и живот Бенедетты. Он с интересом взглянул на густую рыжую поросль у нее на лобке, но не коснулся ее, только принюхался.

– Похоже, ты вымылась, – заметил Контарини.

– Спасибо, ваша милость. – Бенедетта чувствовала себя очень глупо.

– Надеюсь, ты сказала мне правду. – От волнения визгливый голос патриция срывался на хрип.

– Я еще девственница, ваше превосходительство, – солгала Бенедетта.

Контарини по-звериному оскалился.

– Это легко проверить. Кровь либо прольется, либо нет. От этого зависит твоя судьба.

Девушка закрыла глаза.

– Нет. – Горбун расстегнул белые брюки, уже натянувшиеся в промежности. – Смотри наверх. Смотри на эту прекрасную девочку, на которую ты так похожа. Тебе известно, кем она была?

– Нет, господин…

– Она была моей возлюбленной сестрою. – Патриций забрался на кровать. – Она была столь совершенна, насколько несовершенен был я…

Бенедетта почувствовала, как рука Контарини направила головку члена к ее половым губам.

– У нее было все, а у меня ничего…

Бенедетта, не отводя взгляда, смотрела на девочку на качелях.

– Она мертва, а я жив…

Девушка чувствовала, как Контарини пытается войти в нее.

– Кто-то отравил ее…

Головка члена уже вошла во влагалище.

– А потом пожалел об этом…

Бенедетта думала только о том, чтобы сработало средство, которое ее мать так часто применяла, продавая ее вновь и вновь. В последний раз. Девушка молилась о том, чтобы патриций, как и все мужчины, объятые похотью, не заметил подмены.

– Ты девственница? – взвизгнул он.

– Да… – прошептала Бенедетта.

– Это мы сейчас проверим, – прошипел Контарини, резко и грубо входя в нее.

Бенедетта почувствовала, как тонкая, наполненная куриной кровью кишка на мгновение задержала член патриция и лопнула. Девушка закричала, точно ее раздирала чудовищная боль. «Спасибо, мама», – подумала она.

Патриций двигался все быстрее. Наконец по его искалеченному от рождения телу прошла волна наслаждения, и он, тяжело дыша, опустился на Бенедетту, смяв жасминовый букет.

Полежав так немного, он перевернулся на бок и с любопытством уставился Бенедетте между ног. Его страшное лицо озарила довольная улыбка. Сунув пальцы в кровь, стекавшую у девушки между ног и заливавшую белую тунику, патриций поднес их к лицу и принюхался.

– Ты сказала правду.

– Да…

Контарини кивнул. Встав с кровати, он застегнул обагренные кровью брюки.

– Ты сказала правду, – с наслаждением повторил он, не отводя взгляда от алых пятен на тунике. – Я подарю тебе жизнь, которая тебе и не снилась.

Бенедетта проследила, как он вышел из комнаты, закрыв за собой потайную дверь. Девушка лежала на кровати и не двигалась. Она притворилась девственницей. Точно так же ей велела делать мать, когда каждую ночь продавала ее новому клиенту, словно то был ее первый раз.

В этот момент дверь в прихожую распахнулась.

– Бенедетта, как здорово, что ты теперь будешь жить с нами и с патрицием! – воскликнул Цольфо, вбегая в комнату.

Он хотел броситься подруге на шею, но, увидев, что она лежит на кровати оголенная, а между ног у нее стекает струйка крови, мальчик оцепенел. С отвращением поморщившись, он отвернулся.

Бенедетта услышала пронзительный хохот Контарини.

– Спасибо, патриций, – тихо произнесла она, не прикрывая наготу. – Спасибо тебе, ведь ты помогаешь мне понять, кто я такая. Так помогала мне и моя мать. – Она почувствовала, как ее охватывает привычное отвращение к себе. Это чувство преследовало ее все детство.