Сомнамбула - Антон Чиж

К воротам больницы подъехала пролетка. И тут Аполлон Григорьевич получил удар по самолюбию. Его друг, с которым вчера отмечали победу гипноза и перешли на «ты», подал руку и помог сойти вождю армии глупости, исчадию безграмотности, вождю антинаучного мрака, то есть профессору Вагнеру. Несмотря на испепеляющие эпитеты, которые рвались из сердца криминалиста, Николай Петрович был сухеньким старичком, с добрым, мягким лицом, украшенным круглыми очками, сгорбленный. Он шел с большим трудом, опираясь на руку Токарского. Пусть вид он имеет жалкий, враг оставался врагом, пока не повержен в битве. Научной, разумеется.

Чтобы не встречаться с Токарским, Лебедев поспешил вернуться и спрятался в угол между окном и амфитеатром.

Прибытие Вагнера с Токарским публика встретила, как явление звезд сцены: вставанием и аплодисментами, что смутило обоих. Вагнеру было оставлено место в первом ряду, в самой середине, но профессор не стал садиться. Подойдя к Садальскому, пошептался и повернулся к публике.

– Господа, прошу внимания, – сказал он слабым голосом.

Зал затих как по мановению волшебной палочки. От набившегося народа было так душно, что Лебедеву захотелось снять пиджак. Хуже духоты были слова Вагнера.

Профессор и председатель Общества экспериментальной психологии стал говорить вещи и так всем понятные: как важно, чтобы наука не стояла на месте, как нужны новые смелые эксперименты у нас в России, если европейские врачи сделали значительный рывок вперед, особенно венский врач, доктор Фрейд. Сегодняшний сеанс, который проходит под эгидой Общества, он расценивает как важный шаг к признанию медицинского значения гипноза. Ну и тому подобные глупости – по мнению Лебедева. Публика встретила речь овацией, Аполлон Григорьевича хотел освистать, но постеснялся испортить выступление новому другу.

Токарский помог Вагнеру сесть и вышел в центр площадки. Его тоже наградили аплодисментами – не слишком бурными. В Петербурге московские звезды сначала должны доказать, что они чего-то стоят, а уж похлопают потом. Он поблагодарил собравшихся и, как подобает, предупредил, что за результат не ручается. По договоренности с ординатором Охчинским, который, к сожалению, заболел, для чистоты эксперимента пациент выбран больницей, диагноз неизвестен. Его задача ввести больного в состояние сомнамбулизма, в котором пациент сам расскажет о причинах недуга, что станет первым шагом к выздоровлению.

Ответом стали жидкие хлопки. Слов было достаточно, публика жаждала зрелища. Как и две тысячи лет назад в римском Колизее.

В стене напротив амфитеатра открылась боковая дверь, из которой санитар выкатил кресло-каталку. На ней сидел больной в смирительной рубашке. С головы его свешивался платок, который закрывал лицо. Лебедев невольно подумал: как попугай в клетке, на которого накинули шаль. Забрав у санитара кресло, Токарский установил его поближе к зрителям, чтобы с любого места было видно, как будет происходить гипнотическое внушение. Он снял пиджак, передал его санитару и закатал рукава сорочки.

И осторожно стянул с головы больного платок.

По залу покатился гул: так страшен показался человек, который молча смотрел прямо перед собой. Было от чего вздрогнуть. Крепкий телом умалишенный, связанный путами рубашки, нагнулся вперед, как пойманный волк, который готов вырваться и загрызть охотников. Вид его был ужасен: на бритой голове следы запекшейся крови, под носом кровавые рубцы…

В первое мгновение Аполлон Григорьевич не поверил своим глазам. Узнать в бритом страшилище пропавшего друга было трудно, но только в первое мгновение. Во второе мгновение он бережно опустил походный саквояж. В душе у него поднялась волна, под которой мог захлебнуться весь зал. Он сделал шаг вперед, выходя из укрытия амфитеатра, готовясь метать громы и молнии, но его опередили.

Откуда ни возьмись, в зал влетело нечто серое с черной гривой и накинулось на Токарского с дикой яростью, принялось лупить по нему кулачками, извергая на его голову самые страшные цыганские проклятия… Не умея драться, Токарский растерялся, даже не пытаясь прикрыться. А на него падал и падал град ударов. Рада не владела собой, рыдала и кричала так, что сгибались уши.

– Гадина! Гадина! Убийца! – вопила она, ослепнув от слез. – Зубами загрызу, отродье собаки!

Еще немного – и научный гипноз мог понести тяжелую утрату: доктор не удержался и упал. Рада принялась лупить по нему сапожками. Токарского пора было спасать. Подхватив за талию цыганку, впавшую в ярость, Лебедев поднял ее и не отпускал, получая кулачками по плечам и животу. Это его мало задевало.

– Ты что тут устроил, профессор поганый! – рявкнул он так, что зазвенели стекла.

Вагнер, которому достался комплимент, не шелохнулся.

– Ты как посмел ставить эксперименты над чиновником сыскной полиции! – взлетел голос до невиданного грохота. – Революцию устроили? Так я с тебя три шкуры спущу! Подохнешь в крепости! В тюремной камере будешь спиритизм показывать! Всех посажу! Всем оставаться на местах!

И Лебедев дунул в полицейский свисток, имевшийся у каждого сотрудника полиции, чтобы подавать на улице сигнал тревоги. В тесном помещении свет резанул ударом сабли. Образованные врачи повели себя, как обычная толпа, то есть бросились наутек, давя и расталкивая друг друга. Про профессора Вагнера забыли, он сгинул среди спасающихся тел.

– Развязать немедленно!

Садальский, которому достался страшный полицейский рык, никак не мог справиться с узлом, руки не слушались.

Рада затихла и повисла на руке Лебедева тряпичной куклой. Он бережно положил ее на пол: после пережитого цыганка была в обмороке, но ей ничего не угрожало. Оттолкнув бесполезного доктора, Аполлон Григорьевич рванул узел зубами. Крепкая ткань треснула и порвалась.

– Сейчас, сейчас, голубчик мой милый, потерпи, – приговаривал он, разрывая смирительную рубашку, под которой показалось голое тело.

– Благодарю, – проговорил Ванзаров.

Голос его был надтреснутым и чужим. Лебедев его не узнал.

70

Петропавловская крепость

– Взгляните на мое лицо, пан жандарм, – сказала Крашевская, приподняв подбородок. – Что вы видите?

Пирамидов видел засохшую сукровицу от кулаков Мочалова, синяки под глазом и на виске. Ничего ужасного. Некоторым достается куда хуже. С женщиной ротмистр себя сдерживал.

– Следы вашего запирательства, – ответил он. – Не надо было упрямиться. И ничего не случилось бы. Мы не звери…

– Об этом поздно рассуждать, пан жандарм. Я не могу с таким лицом появиться перед паном Гузиком. Кроме того, чтобы быть магнетизером, требуется определенное состояние здоровья. Входить в контакт со спиритическими силами нельзя больным, простуженным или с незажившими ранами. Это может закончиться гибелью магнетизера. Вы должны знать такие обстоятельства. Или пан Квицинский вам не рассказывал? Так спросите у него, он подтвердит… Кстати, где он, который день не показывается.