Сияние - Стивен Кинг

– Нет, не бывало, – сказал он Ллойду. – Мало кто развязываетэту легендарную Завязку, но рассказы тех, кто оказался способен на это ивернулся, ужасают. Когда завяжешь, кажется, что чище и светлее быть не может –словно плывешь на повозке в десяти футах над землей, над сточными канавами, гдеваляются все пьяницы со своими коричневыми пакетами, в которых спрятан«Буревестник» или «Бурбон папаши Флэша „Лопни башка“. ТЫ удалился от всех, ктобросает на тебя мерзкие взгляды и велит либо исправляться, либо сваливать вдругой городишко. Из канавы кажется, что лучше этой повозки ты в жизни не видел,Ллойд, мальчик мой. Все обвешано флажками, а впереди – духовой оркестр и по тримажоретки с каждой стороны

– они размахивают жезлами, аж трусики сверкают. Мужик,готово дело – тебе приспичило попасть туда, подальше от алкашни, котораяшныряет по помойкам за бычками – всего-то пол-дюйма от фильтра! – и тянет изжестянок горячительное, чтоб опять забалдеть.

Джек осушил еще два воображаемых бокала и перебросил ихчерез плечо. Он прямо-таки слышал, как они вдребезги разлетелись на полу. Ичерт его возьми, если он не начал чувствовать, что на взводе. Это все экседрин.

– Вот ты и забираешься в нее, – сказал он Ллойду, – и как жеты рад! Господи боже мой, да я клянусь в этом. Повозка – самая большая икрасивая на параде, на улицах полно народу, все выстроились вдоль мостовой,хлопают, подбадривают, машут, и все – в твою честь. Только алкашам,отрубившимся в канавах, наплевать на это. Ты дружил с ними, но это осталосьпозади.

Поднеся ко рту пустой кулак, Джек влил в себя еще порцию –четыре проскочило, шестнадцать осталось. Хорошо пошло. Он чуть покачнулся натабуретке. Пускай пялятся, если они так прикалываются. Снимайте, ребята,останется фотка на память.

– Потом, Ллойди – мальчик мой, начинаешь кое-что понимать.Чего не видно из канавы. Например, дно твоей повозки – просто прямые сосновыедоски, такие свежие, что еще течет смола и стоит снять ботинки, как наберешьсязаноз. А еще – сидеть негде, кроме длинных скамеек без подушек и с высокимиспинками, и скамейки эти на самом-то деле церковные, а через каждые пять футовили около того разложены сборники псалмов. И сидят в повозке на этих скамьях,оказывается, одни только плоскогрудые «эль бирдос» в длинных платьях с маленькимикружевными воротничками, и волосы у них стянуты на затылке в пучок так туго,что просто слышишь, как они пищат. Лица у всех плоские, бледные, осиянные и всеони поют: «Соберемся мы у реки, у прекрасной, прекрасной ре-е-е-ки», а передними играет на органе вонючая светловолосая сука и велит петь погромче,погромче. Тут кто-нибудь сует тебе в руки молитвенник и говорит: «Пой с нами,брат. Если хочешь остаться на Повозке, придется петь утро, день и ночьнапролет. Особенно ночь». Тогда-то и понимаешь, что такое эта повозка на самомделе, Ллойд. Это храм с решетками на окнах – храм для баб и тюрьма для тебя.

Он умолк. Ллойда не было. Хуже того, он тут с самого началане появлялся. Не появлялась и выпивка. Только люди в кабинках, люди сбала-маскарада – Джек слышал, как они сдавленно смеются, зажимая рты ладонями ипоказывая на него пальцем. В глазах искрились крохотные жестокие огоньки.

Он снова крутанулся к ним.

– Оставьте меня…

(в покое?) Все кабинки пустовали. Смех замер, как шорохосенних листьев. Джек довольно долго не сводил широко раскрытых потемневшихглаз с пустынного бара. На лбу явственно пульсировала жила. Где-то в самойсередине его «я» росла холодная уверенность, уверенность в том, что он теряетрассудок. Он почувствовал настоятельную необходимость поднять соседнюютабуретку, перевернуть ее и пройтись по комнате мстительным смерчем. Вместотого он снова повернулся к стойке и принялся громко распевать:

Опрокинь меня в клеееевер, и давай-ка еще разок!

Перед ним встало лицо Дэнни – не привычное, живое инастороженное, с сияющими широко раскрытыми глазами, а оцепеневшее,напоминающее зомби лицо незнакомца: мутные, равнодушные глаза, ротпо-младенчески сомкнут вокруг большого пальца. Что это он сидит тут, какугрюмый подросток, и разговаривает сам с собой, если где-то наверху его сынведет себя как некая принадлежность помещения с обитыми тюфяками стенами? Так,как по словам Уолли Холлиса вел себя Вик Стэнджер, пока людям в белых халатахне пришлось приехать и забрать его?

(Но я и пальцем его не тронул! Черт побери, нет!)

– Джек! – робкий неуверенный голос.

Он так удивился и испугался, что, поворачиваясь, чуть неупал со стула. В самых дверях стояла Венди. У нее на руках, напоминая бледногоидиота из фильмов ужасов, лежал Дэнни. Втроем они представляли живописноезрелище, Джек очень сильно это почувствовал – вот-вот должен был поднятьсязанавес второго акта какой-то старой пьесы, пропагандирующей воздержанность впитье и поставленной настолько плохо, что рабочий сцены позабыл заполнить полкив Логове Порока.

– Я и пальцем его не трогал, – хрипло сказал Джек. – С техсамых пор, как сломал ему руку. Я даже ни разу его не шлепнул.

– Джек, сейчас это не имеет значения. Важно вот что…

– ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ! – крикнул он. Кулак с трескомопустился на стойку, так сильно, что пустая вазочка для арахиса подскочила. –ИМЕЕТ, ЧЕРТ ДЕРИ, ИМЕЕТ!

– Джек, надо увозить его с гор. Он…

Дэнни у нее на руках зашевелился. Вялое, безразличноевыражение лица начало ломаться, как толстая корка льда, скрывающая некуюповерхность. Губы искривились, будто от какого-то странного вкуса. Глазарасширились. Как бы желая прикрыть их, Дэнни поднял руки – и снова уронил.

Он мгновенно оцепенел в объятиях Венди. Спина выгнуласьдугой, отчего Венди пошатнулась. А Дэнни внезапно завизжал. Из напрягшегосягорла один за другим, как стрелы, летели безумные звуки. Они словно бызаполнили пустынный первый этаж и, подобно баньши, возвращались назад. Какбудто здесь хором визжала сотня Дэнни.

– ДЖЕК! – в ужасе крикнула она. – О, ГОСПОДИ, ДЖЕК, ЧТО СНИМ ТАКОЕ?

Джек, не чувствуя под собой ног, слез с табуретки – он вжизни не бывал так напуган. В какой провал заглянул ненароком его сын? В какоегнездо мрака? И что там оказалось, что ужалило его?

– Дэнни! – рявкнул он. – ДЭННИ!

Дэнни увидел его. Он с неожиданной настойчивой силойвырвался у матери из рук, не позволив удержать себя. Она попятилась, налетелана кабинку и чуть не упала.

– ПАПА! – пронзительно кричал малыш, подбегая к Джеку, глазаопухли и были перепуганными. – ОЙ, ПАПА, ПАПА, ЭТО ОНА! ОНА! ОНА! ОХ,ПА-АААА-ПАА…

Он стрелой влетел к Джеку в объятия, так, что тотпокачнулся. Дэнни яростно обхватил отца, прижался – сперва будто собравшисьбороться с ним, а потом ухватился за ремень и захлюпал Джеку в рубашку. Джек животомчувствовал разгоряченное дергающееся личико сына.