Воспоминание - Джуд Деверо

Открыв дверь, Алида окликнула проходящую мимо служанку.

– Где Пенелла?

Девушка– служанка, совсем молоденькая, наверное, была в Хедли Холле недавно.

– А кто такая Пенелла?

– Миледи, Пенелла-то ведь на кухне, – донесся голос сидевшей в углу древней старухи. – Вы, миледи, еще много лет назад послали ее туда.

– Пришлите ее ко мне. Немедленно. Зная, что ее время на этой земле подходит к концу, Алида желала искупить все то зло, которое причинила в жизни. Пенелла была хорошая служанка, верная и преданная. Только однажды она изменила своей преданности, и этого Алида не могла ей простить никогда. Но сейчас, думала Алида, скорее всего, Пенелла уже все поняла. А, кроме того, Алиде нужен был кто-то, кому бы она могла полностью доверять.

– Могу я на тебя положиться? – холодно спросила Алида, глядя на свою бывшую служанку. Та подошла к очагу, насколько осмелилась близко. За те годы, что она провела на кухне, она состарилась как будто на несколько столетий. Алида ее не узнала бы: изнуренная, поседевшая, с иссохшими трясущимися руками, на лице глубокие морщины, плечи сгорблены.

Пенелла заглянула своей госпоже в глаза. Алида увидела в ее взгляде только мольбу – никакой гордости. Она понесла суровое наказание за то, что совершила. Однажды она предупредила одного крестьянина о том, что он скоро будет сожжен. Не было такого дня в ее жизни, когда бы она горько не раскаивалась в том, что сделала.

– Да, вы можете на меня положиться! Я жизнь свою отдам, чтобы вам это доказать, – ответила Пенелла с чувством. Она готова была поклясться своей кровью, своей душой. Теперь-то за все то, чего она так долго была лишена, – за еду, за тепло, за удобную постель, – она бы могла задушить тех крестьян своими руками.

– Хорошо. Садись. – Тон Алиды потеплел. – Угощайся. Ешь чего хочешь.

Пенелла села и трясущимися руками потянулась к еде, которая стояла на столе перед очагом. Алида приказала:

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, что подслушала тогда, когда та старуха пришла и рассказывала про двоих детей. Она говорила про этого Талиса и мою дочь. Я хочу знать, что ты запомнила. Каждое слово.

Первым желанием Пенеллы было запротестовать и начать уверять госпожу, что она тогда послушно оставила их в одиночестве. Но по одному взгляду Алиды она поняла, что сейчас не время притворяться. Она, разумеется, подслушивала все беседы, которые вела ее госпожа, и госпожа это прекрасно знала.

Нелегко ей сейчас было сосредоточиться и вспомнить все, что тогда было. Но от каждого съедаемого ею кусочка божественно вкусной еды – настоящей еды, не объедков! – у нее в голове прояснялось, и перед ней со всей ясностью вставал тот факт, что дальнейшая ее возможность питаться так же зависит от того, что она сейчас вспомнит.

– Она говорила, что они – как две половины одного целого. Если одному что-то не нравится, то и другому тоже. Они хотят, чтобы у другого было все самое лучшее, жертвуют своими личными желаниями ради удовольствия другого. Их нельзя разлучать, разлука их убивает. Они очень ревнивы, особенно мальчик. Он просто не переносит, когда девочка обращает внимание на что-то еще, кроме него. Девочка его боготворит, поклоняется ему. Ради него она готова солгать, украсть. Наверное, она может ради него и убить. А он – он человек чести, это чувство для него очень важно. Он никогда не совершит дурных поступков по отношению к другим.

Тут Пенелла не могла удержаться от мысли, что несколько лет работы на кухне Джона Хедли, и ни в ком не останется и следа от чувства чести, даже если оно поначалу и было. У нее тоже когда-то было чувство чести. Из-за этого-то чувства она тогда и предупредила тех крестьян. Ей казалось, совершить злодейство по отношению к невинным младенцам – это «дурно». Просто удивительно, что пустой желудок способен делать с чувством чести. Теперь, вне сомнения, она могла бы сжечь весь дом, если бы от этого зависело, набит ее желудок или нет.

– Хорошо, – сказала Алида и налила служанке пива. За прошедшие годы она уже успела забыть, какая у Пенеллы замечательная память. – Мне нужна твоя помощь. Все надо сделать в полной тайне. Но я должна быть уверена, что могу тебе доверять, то есть что ты будешь верна мне, и только мне.

Пенелла подняла голову. В ее глазах засверкали слезы. И она сказала от всей души:

– Я сделаю все, что вы захотите.

– Я хочу избавиться от этого мальчишки. Пенелла отодвинула от себя тарелку с едой.

– Я его убью.

– Нет! – резко бросила Алида. – Я хочу отправить его обратно к его настоящему отцу. Я не хочу, чтобы он был связан с этим домом. – Она добавила тише:

– Есть еще одна вещь, которую нужно сохранить в тайне. Я умираю. Я проживу еще от силы два года.

Пенелла бросила на нее только один взгляд, продолжая есть. Алида поняла, чего она лишилась. Когда-то давно Пенелла сделала бы для своей госпожи все, что могла, из искренней любви. Теперь она любила только одно: настоящую еду. И хотела одного: выжить. Но, впрочем, это Алиде было неважно. Алида должна была спасти свою семью, и ради достижения этой цели она была готова на все.

– Да-да, Эдит, – раздраженно сказала Алида. – Я понимаю, что девочка уступчива, что тебе с ней не слишком много хлопот, и все такое. И я знаю, как ты стараешься сделать для нее все, что можешь. Я тобой вполне довольна. Но я хочу знать, что ты думаешь о ней как о человеке.

Эдит смотрела пустыми глазами, не понимая, чего хочет мать. Ей нравилось делать матери доклады, нравилось перечислять все по порядку, как будто держа перед глазами аккуратный список.

– Она бегает за этим молодым человеком… Ну, я имею в виду, – Эдит смутилась и покраснела, – я имею в виду, за нашим братом.

– Ах, Эдит! – проговорила Алида с нежной улыбкой. – Ты прекрасная дочь. О такой всякая мать может только мечтать.

Сердце Эдит подпрыгнуло от неожиданности. До сих пор она еще ни разу в жизни не получала от своей матери ни слова похвалы. По крайней мере, мать никогда не хвалила ее так явно. Если она преуспевала в аккуратном ведении хозяйства да очень толково управляла служанками, Алида только кивала головой и говорила: «Хорошо». И все. И то это было намного больше, чем, например, отец. Эдит вообще была не уверена, что собственный отец знает, кто она такая. Услышав эту необычайную похвалу, Эдит была так глубоко потрясена, что смогла лишь вымолвить:

– Благодарю.

– Твой отец поселил с вами такую девушку, как эта Калласандра, а ты, ни слова не говоря, взяла ее под свою опеку. Обращаешься с ней самым наилучшим образом. Ты все делаешь так, как будто она тебе… будто она тебе равная.

Эдит на это ничего не могла сказать, потому что действительно до сих пор она была уверена именно в этом: что Калли ей равная.

– Понятно, что из своего добросердечия ты даже не замечаешь различий. Тебе не бросается 6 глаза, как она держится, как говорит по-крестьянски; что ничего важного делать не умеет – если, конечно, не думать, что выращивание бобов очень серьезное занятие. Ей больше подошло бы копать лопатой землю, потому что руки у нее, конечно уж, не для лютни! Да уж, такие руки, что… А ноги… Даже не знаю, право, носила ли она вообще какую-нибудь обувь до сих пор, или они там босиком ходили?