Слепой. Смерть в подземке - Андрей Воронин

Охранники поднесли ящик к краю смотровой ямы и подвели под него прочные брезентовые шлеи, какими пользуются для переноски тяжестей профессиональные грузчики. Профессия могильщиков явно была для них новой, и, опуская импровизированный гроб в яму, действовали они довольно неуклюже. Один из них не удержал шлею, та соскользнула с плеча, ящик накренился, со скрежетом чиркнул углом о бетонный борт ямы и с глухим шумом упал на дно.

— Если он потерял сознание или сломал шею, я тебя рядом с ним положу, — пообещал растяпе Стрельцов.

Позеленевший охранник с облегчением перевел дух, когда донесшийся из ямы приглушенный вой возвестил о том, что допущенная им оплошность не возымела фатальных последствий. Не дожидаясь команды, он спрыгнул в осмотровую яму, в одиночку поправил ящик, косо торчавший из отрытой там могилы, поднатужился и столкнул его на дно. Выбравшись наверх, он схватился за лопату, и, как только первая пригоршня земли с шумом упала на железную крышку, доносившиеся из ящика нечленораздельные вопли смолкли.

Впрочем, после третьей или четвертой лопаты они возобновились. Становясь все глуше по мере того, как утолщался слой похоронившей под собой железный гроб земли, они не прекращались до тех пор, пока кто-то снова не включил бетономешалку. Коническая бочка завертелась, возвращая однородность успевшему отстояться раствору; ее подкатили к самому краю, вращающееся жерло накренилось и опрокинулось, с хлюпаньем извергая густую комковатую массу. Потом бетономешалку выключили, и два охранника, орудуя совковыми лопатами, принялись торопливо выскребать из нее остатки раствора.

Когда скрежет лопат по железу прекратился, Петр Кузьмич прислушался. Ему показалось, что он по-прежнему слышит доносящиеся из-под слоя земли и бетона слабые скулящие звуки, но, вероятнее всего, они были плодом его воображения.

— Заканчивайте, — сказал он, с трудом поднимаясь из кресла, и, утратив остатки интереса к осмотровой яме, повернулся к Черемису: — Ну, ты узнал?

— Да, — сказал бледный от переживаний Иванов, — ребята засекли место, из которого в последний раз поступил сигнал маячка. Это где-то в сельской местности, километрах в трехстах от Москвы. Они сейчас уточняют, где именно — ну, вы же знаете эти гражданские карты, по ним дорогу в собственный сортир черта с два найдешь…

— Поторопи их, — нетерпеливо оборвал его Петр Кузьмич. — Мне нужен этот подслеповатый подонок. Заканчивайте здесь, грузитесь и действуйте по плану. Отправляйтесь в Сходню, берите в гараже бус — он чистый, незасвеченный, — и чтобы к утру духу вашего тут не было. Отправляйтесь на Селигер, на нашу базу, и сидите там тише воды, ниже травы. Никаких баб, никакого шума… Лично отвечаешь, понял?

— Так точно, — не ко времени вспомнив армейское прошлое, отрапортовал майор запаса Иванов. — Но, может быть, все-таки…

— Не может быть, — сказал ему Петр Кузьмич, — и не все-таки. Людей у нас хватает, а вы… Сам понимаешь, чем дальше вы сейчас будете от Москвы, тем лучше — и для меня, и для дела, и в первую голову для вас самих. Бетон должен как следует застыть, пыль улечься, а ребята, да и ты тоже, — успокоиться. Действуй, Олег Борисович, — добавил он, дружески похлопав Черемиса по плечу здоровой рукой, — я на тебя рассчитываю. Не подведи, прошу.

— Не подведу, — сказал Черемис, но Стрельцов, повернувшись к нему спиной, уже брел в сторону двери, что вела из гаража в жилые помещения дома.

* * *

Создавая то, что Андрей Вышегородцев считал службой безопасности принадлежащей ему фирмы «Париж — Ангара», а сам он — своим личным, тщательно скрытым от посторонних глаз королевством, Петр Кузьмич Стрельцов позаботился о путях эвакуации и укромных, тихих, уютных местечках, где можно отсидеться в экстренных случаях. К первым относился зарегистрированный на подставную фирму-однодневку гараж на четыре машины, расположенный в Сходне, а ко вторым — небольшая база отдыха на Селигере. В гараже стояли исправные, заправленные, готовые к немедленному выезду автомобили, за которыми присматривал специально приставленный к этому делу человек. База на озере, пустующая примерно триста дней в году, обслуживалась пожилой супружеской четой, дюжим охранником, нанятым в соседнем поселке и очень смутно представлявшим, на кого работает, а также его сторожевым псом — недурно натасканной немецкой овчаркой по кличке Валет.

Татарина, который присматривал за гаражом в Сходне, звали Тахир. Ему было под пятьдесят; он жил один, имел инвалидность, заработанную в какой-то горячей точке еще в начале девяностых, и в трезвом виде был молчун, каких поискать. Но трезвым он бывал редко, а выпив, становился разговорчив и нес полнейшую околесицу, разобраться в которой было сложно даже при большом желании, которого, как правило, никто не испытывал. Ходил он в обносках, внешность имел отталкивающую, но при всех ярко выраженных, бьющих в глаза недостатках за ним числились и некоторые достоинства.

Во-первых, в упомянутой выше горячей точке он служил под началом Петра Кузьмича Стрельцова, души не чаял в своем командире и был предан ему, как пес. Поговаривали, будто бы Кузьмич лично вынес его, израненного, контуженного и переломанного, из-под огня. Так это было или не так, наверняка знали только сам Стрельцов и Тахир. Черемис, к примеру, полагал, что это не имеет особого значения. Если Кузьмич здесь, на гражданке, имея солидную должность и большие деньги, умудрился остаться приличным человеком, то можно не сомневаться, что на войне ему как командиру буквально не было цены и что любой из подчиненных был готов пойти за него в огонь и в воду.

Вторым достоинством татарина был талант механика. Он мог практически голыми руками привести в чувство и заставить вполне сносно работать явный металлолом, на который все давно махнули рукой, будь то часы любой конструкции, стиральная машина, холодильник, древняя ламповая радиола или современный, до отказа напичканный мудреной и капризной электроникой автомобиль. Поэтому вверенные его попечению «УАЗ-патриот» и пожилой восьмиместный «фольксваген» всегда были исправны и готовы в любой момент выехать из гаража, причем готовы не на словах, а на деле, на все сто процентов и даже чуточку больше.

В Сходне у Тахира имелась однокомнатная квартирка, за которую он аккуратно вносил коммунальные платежи. Но жить он при этом предпочитал в гараже, и тут его было нетрудно понять: к чему каждый день мотаться туда-обратно, если и на рабочем месте можно устроиться вполне комфортно? Отсюда никто не гонит, дома никто не ждет — свобода! И за вверенное имущество душа не болит, и соседи не донимают, и денежки капают — чем плохо?

Посему, когда в начале четвертого утра, в самый глухой ночной час, Тахиру позвонил Стрельцов, татарину не пришлось вскакивать с теплой постели, одеваться и сломя голову бежать через весь город в гараж. Он просто сбросил ноги с застеленного засаленным рваньем топчана, на котором спал, оказавшись таким образом готовым к труду и обороне.

Нашаривая старые резиновые сапоги, которые с успехом заменяли ему домашние тапочки, он спросонья въехал ногой в батарею пустых бутылок, которые собирал и сортировал перед сдачей во вторсырье временно деливший с ним кров бомж. По давно потерянному паспорту бомжа звали Василием Ивановичем, за что в народе он был раз и навсегда окрещен Чапаем. Нрава он был тихого, но Тахир пригрел его не за это, а за геройское прошлое (Чапай успел понюхать пороху еще в Афганистане и даже, по его словам, был удостоен ордена Красной Звезды) и умение играть на гитаре, сопровождая музыку сипловатым, но достаточно мелодичным — по крайности, на слух не шибко привередливого татарина — пением.