Пропавшие - Джейн Кейси

Я знала, он прав, но все равно бесит, когда говорят, будто у тебя ничего не получится.

— Нам не пора назад?

Блейк посмотрел на часы.

— Да. Допивай кофе.

Я посмотрела на оставшиеся полчашки кофе. В остывшем виде он стал даже менее привлекательным, чем только что сваренный, если можно употребить это слово, описывая его приготовление.

— Нет, спасибо.

— Я тебя не виню.

На обратном пути мы не разговаривали. Когда лифт прибыл на четвертый этаж, Блейк зашагал к детскому отделению, а я побрела вслед за ним, читая вопросы и чувствуя нервное покалывание в позвоночнике и кончиках пальцев. Слова плясали на странице, и я невольно сбавила шаг. У дверей в палату Пола я остановилась, стараясь успокоить дыхание. Блейк оглянулся.

— Давай. Чем скорее ты войдешь, тем скорее это закончится.

— Я просто… готовлюсь.

— Входи, — мягко проговорил он и открыл дверь.

Я сделала еще один глубокий вдох, словно перед нырком в глубокую воду, и вошла.

1998 год

Пять лет семь месяцев после исчезновения

Отец опаздывает. Очень опаздывает. Я лежу в кровати, крепко прижимая к себе игрушечную свинку, и хмурюсь на часы на прикроватном столике. Почти одиннадцать, а он не позвонил. Такое опоздание на него не похоже. Каждый раз, когда мимо нашего дома проезжает машина, а это случается не часто, я встаю посмотреть, не он ли это. Не знаю, почему я так переживаю. Он приезжает из Бристоля каждые две недели, и всякий раз одно и то же. В пятницу вечером он подъезжает к дому, чтобы поздороваться со мной. Он ждет на улице, в машине, так как мама не разрешает ему входить в дом. Эту ночь и ночь с субботы на воскресенье он ночует в «Тревелодже», субботу мы с ним проводим вместе и якобы развлекаемся — например, гуляем за городом, посещаем какое-нибудь старинное поместье или сафари-парк, — это всегда скучно, я никогда такое не выбрала бы, если бы не папа.

Он показывает мне фотографии квартиры в Бристоле, комнаты, которая, по его словам, предназначена мне, и шкафа, который я могу заполнить одеждой. Я никогда там не была. Мама меня не отпускает. Вместо этого папа приезжает два раза в месяц, с этим умоляющим собачьим выражением лица, словно знает: этого недостаточно, — но надеется, что я не против.

Я против. И теперь я достаточно взрослая, чтобы это демонстрировать.

В последнее время я все спрашиваю себя, не сказать ли ему, чтобы не трудился приезжать каждые две недели, для меня достаточно и раз в месяц. Но я знаю, что это много значит для него.

Или нет? Я лежу на спине и смотрю на тени от деревьев на потолке комнаты. Перед сном мне придется задернуть занавески. Он не приедет. Может, ему надоело ездить так далеко ради двух ночей в паршивом мотеле, хотя в эти выходные мой день рождения. Может, я стала ему безразлична.

Слезы стекают по вискам в волосы. Вскоре я отвлекаюсь на сами слезы. Я стараюсь, чтобы на обе стороны стекало одинаковое количество слез. Почему-то правый глаз у меня слезливее левого. На секунду я забываю, почему плачу, а затем все возвращается. В любом случае это глупо. Мне совершенно наплевать.

Через две секунды я убеждаюсь, что лгала себе, поскольку у дома останавливается машина и я выскакиваю из кровати, чтобы посмотреть в окно. Но это не дрянной папин «ровер». Это полицейский автомобиль. И я стою у окна, не в силах шевельнуться, наблюдая, как полицейские выходят и надевают фуражки, а затем медленно идут по дорожке. Они не торопятся, и это меня тревожит.

Как только полицейские исчезают под навесом крыльца, я выхожу и сажусь на верхней ступеньке лестницы — меня не видно, но мне все слышно.

Мама открывает дверь и первое, что говорит, это: «Чарли!»

Дура. Они приехали сюда не из-за Чарли. Даже я это понимаю.

Невнятные голоса. «Миссис Барнс…» Бормотание. «Мистер Барнс ехал по шоссе. Очень темно…» Бормотание. «Водитель грузовика не смог его объехать…»

— У него не было времени увернуться, — внезапно слышу я очень четкий голос одного из полицейских.

Я понимаю, что это значит. Я не хочу знать, о чем они говорят. Однако не могу этого избежать. Я этого не хочу. Я не хочу так. Я босиком, и ноги у меня просто окоченели после теплой постели февральской ночью, особенно когда входная дверь нараспашку. Я как можно крепче сжимаю ступни и стискиваю пальцы ног, желая, чтобы полицейские вышли из дома, вернулись на дорожку, в свою машину, словно перематываю назад их приезд и весь день. Я перематываю и перематываю до последнего папиного приезда, до его предыдущего приезда, до того времени, когда он еще жил с нами. Ничего этого не случилось. Все это нереально.

Еще есть время все изменить, наладить. Все еще есть время, чтобы в конце концов все исправить.

На этот раз телевизор в больничной палате работал, и Пол сидел в постели, опираясь на подушки, и быстро переключал каналы. Он не оторвался от экрана, когда Блейк ввел меня. Я остановилась в изножье кровати и вопросительно посмотрела на Викерса, который осел на стуле с видом человека, исчерпавшего запас терпения.

— Мы поели, — объявил он, кивком давая понять, что говорит о Поле. — Однако на разговор мы не настроены.

Веки Пола дрогнули, но он продолжал смотреть на экран. Больничная служба располагала всего пятью каналами, и ни на одном из них совершенно нечего было смотреть, но это, похоже, Пола не смущало. По одному из каналов передавали выпуск новостей, и я вздрогнула, увидев за спиной очередного корреспондента, сообщающего нации последние сведения об охоте на убийцу Дженни, нашу центральную улицу. Пол, судя по всему, не отреагировал и переключился дальше. Я догадалась: телевизор стал инструментом затягивания, и на самом деле он его не смотрел. Тот Пол, с которым я познакомилась в пятницу — неужели это действительно случилось всего день назад? — был далеко не глуп. Бессмысленное перепрыгивание с канала на канал являлось отвлекающим маневром.

Глаза у него были красные, под глазами — синеватые мешки, и теперь, когда он сидел, я увидела след на его шее — свежую синевато-багровую полосу, проходившую под подбородком и тянувшуюся к уху. Никакого притворства, попытка была настоящей. Если бы он взял другую веревку… если бы полиция промедлила… думать об этом становилось невыносимо.

Меня подтолкнули в поясницу: Блейк, многозначительно сдвинувший брови.

— Да-да, — одними губами произнесла я, отвечая сердитым взглядом. Я медленно обошла кровать и встала между Полом и телевизором.

— Привет. Рада видеть тебя снова, Пол. Как ты себя чувствуешь?

Он мгновение смотрел на меня, потом опустил глаза.

— Стульев тут не хватает, поэтому, если не возражаешь, я присяду на кровать? И могу я выключить телевизор на время нашей беседы?

Он пожал плечами, и я села, потом взяла у него из рук пульт и выключила телевизор. В комнате воцарилась тишина, как только умолк телевизор. Несколько секунд я сидела, слушая свистящее дыхание Пола. Горло у него, должно быть, сильно болело, если судить по отметине на шее.