Мюнхен - Роберт Харрис

Гитлер пробежался по обзору. Насмешливым тоном зачитал заголовок из «Нью-Йорк таймс»: «Чемберлен – герой мюнхенской толпы!» Потом еще одну фразу: «Приветствия в адрес Гитлера были машинальными и вежливыми. Но Чемберлена встречали с восторгом».

В вестибюле послышалась трель дверного звонка. Адъютант вышел из гостиной. Гитлер бросил документ на диван и подошел к столу. Во второй раз Хартманн остался с ним наедине. Из коридора доносились голоса. Пауль сунул руку за отворот пиджака. Пальцы коснулись металла. Но он тут же отдернул их. Это безумие. Вот-вот его арестуют. И все-таки заставить себя действовать он не мог. А если это не по силам ему, то кому тогда? В этот миг, в сполохе откровения, он понял, что никто: ни он, ни военные, ни какой-нибудь одинокий убийца – ни один немец не посмеет разрушить их общую судьбу, пока она не свершилась.

Дверь открылась, вошел Риббентроп, за ним по пятам Зауэр. Оба остановились и отдали честь. Зауэр ожег Хартманна полным ненависти взглядом. У Пауля зашумело в ушах. Он подобрался. Но Риббентроп, как казалось, нервничает еще сильнее.

– Мой фюрер, – начал министр. – Мне доложили, что вы сейчас встречались с Чемберленом.

– Вчера ночью он попросил о частной беседе. Я не вижу в этом вреда.

– Можно мне осведомиться, чего он хотел?

– Ему потребовалось подписать у меня одну бумажонку. – Гитлер взял со стола декларацию и передал министру иностранных дел. – По мне, так это совершенно безвредный пожилой господин. Мне показалось грубым отказывать ему.

По мере чтения лицо Риббентропа становилось все более напряженным. Разумеется, фюрер не может совершить ошибку. Об этом даже заикнуться немыслимо. Но Хартманн ощутил, как переменилась атмосфера в комнате.

– А, не воспринимайте все так серьезно! – бросил наконец Гитлер раздраженно. – Этот клочок бумаги все равно ничего не стоит. Проблема вот в чем – в немецком народе.

Он повернулся к пришедшим спиной и погрузился в изучение документов на столе.

Хартманн ухватился за случай. Отвесив легкий поклон сначала министру, потом Зауэру, он направился к двери. Никто не попытался его задержать. Через минуту Пауль был уже на улице.

«Локхид-Электра» пробивался через пелену низких облаков, затянувшую Ла-Манш. В иллюминатор нельзя было разглядеть ничего, кроме беспросветной серой мглы.

Легат сидел на том же самом кресле в задней части салона, что и во время полета в Мюнхен. Уткнув подбородок в ладонь, он смотрел в никуда. Премьер-министр располагался впереди с Уилсоном. Стрэнг и Малкин были в середине. Не хватало только Эштон-Гуоткина, который оставался в Праге – сбывал чехам соглашение.

На борту царила атмосфера усталости и грусти. Малкин и Дангласс спали. В шкафчике позади кресла Легата имелась корзинка с едой, предоставленная отелем «Регина-паласт», но когда Чемберлену сказали, что это подарок от немцев, он велел ни к чему не прикасаться. Да это было и не важно – никто не испытывал голода.

Давление на уши подсказало Легату, что они начали снижаться. Он глянул на часы: пять с небольшим. Уилсон приподнялся на сиденье.

– Хью! – Он сделал ему знак подойти. – Джентльмены, мы можем поговорить?

Осторожно переставляя ноги, Легат побрел в начало салона. Стрэнг и Малкин пересели на кресла позади премьер-министра. Хью и Дангласс стояли, повернувшись спиной к пилотской кабине. Самолет качнуло, и они повалились друг на друга.

– Я общался с коммандером Робинсоном, – сказал Уилсон. – Мы сядем примерно через полчаса. Как вы можете себе представить, нас ждет довольно многочисленная толпа. Король поручил лорд-канцлеру препроводить ПМ прямиком в Букингемский дворец, где его величество лично выразит ему свою благодарность. Как только мы вернемся на Даунинг-стрит, состоится заседание кабинета.

– И очевидно, мне придется сделать заявление на камеру, – добавил премьер-министр.

Стрэнг прокашлялся:

– Могу ли я просить вас, премьер-министр, толковать любое данное Гитлером заверение с крайней осторожностью? Заключить соглашение по Судетской области – это одно: большинство людей поймут причины этого поступка. Но тот, другой документ…

Он не договорил. Его вытянутое лицо исказилось, как от боли.

Стрэнг сидел сразу за Чемберленом, и тому пришлось обернуться, чтобы ответить. Легат в очередной раз поразился, насколько упрямым выглядит премьер в профиль.

– Мне точка зрения Форин-офис известна, Уильям. Я, к примеру, знаю, что, по мнению Кадогана, к политике умиротворения мы вынуждены прибегать как к прискорбной необходимости. Давайте проясним: при нынешнем положении вещей у нас нет реальной альтернативы, и мы используем ее, исключительно чтобы выиграть время на программу перевооружения. Да, мы и впрямь активно перевооружаемся: в одном только следующем году расходы на оборону съедят половину нашего бюджета.

Теперь Чемберлен обращался ко всем спутникам, а быть может, в первую очередь к Легату, хотя тот и не мог до конца поручиться за это.

– Я не пацифист, – продолжил премьер. – Главный урок, который я усвоил за время общения с Гитлером, прост: нельзя садиться играть с гангстером, не имея козырей. Но если, когда мы приземлимся, я буду выражаться в таком тоне, то тем самым мы только дадим ему повод и дальше проявлять воинственность. Если он сдержит свое слово – а я верю, что сдержит, – нам удастся избежать войны.

– А если он его нарушит? – не сдавался Стрэнг.

– Если нарушит? Что же, тогда весь мир увидит истинное его лицо. Ни у кого не останется никаких сомнений. Это объединит страну и сплотит доминионы, чего нам не хватает сейчас. Кто знает? – Тут он позволил себе слегка улыбнуться. – Вдруг это даже привлечет на нашу сторону американцев? – Чемберлен похлопал по карману. – А посему, как только мы приземлимся в Лондоне, я намерен придать эту декларацию самой широкой огласке.

Когда самолет премьер-министра пробил толщу облаков и появился над аэродромом Хестон, часы показывали 17:38. Едва внизу появилась земля, Легат обратил внимание на то, как забита Большая Западная дорога. Машины стояли далее чем на милю в каждом направлении. Шел сильный дождь. Свет фар отражался в мокром асфальте. У ворот аэропорта собралась огромная толпа – несколько тысяч человек. «Локхид» проревел над терминалом, быстро снижаясь. Хью ухватился за подлокотники. Колеса шасси подпрыгнули пару раз на траве, затем сцепились с грунтом, и машина помчалась по полю на скорости сто миль в час, вздымая по бокам шлейф брызг, затем резко затормозила и подрулила к бетонному фартуку.

Пасмурный осенний день за иллюминатором оживлялся людской суетой: кинорепортеры и фотокорреспонденты, аэродромные рабочие, полицейские, десятки учеников из Итона, неуместно выглядевшие здесь в своих парадных костюмчиках, министры, дипломаты, члены палаты общин и палаты лордов, лорд-мэр Лондона с церемониальной цепью. Даже издалека Легат узнал приметную фигуру в котелке. Это был лорд Галифакс. Подобно дон Кихоту, он возвышался над своим Санчо Пансой, роль которого исполнял сэр Александр Кадоган. Рядом стоял Сайерс. Зонтики у встречающих были свернуты, – видимо, дождь прекратился. Автомобиль ждал только один – большой старомодный «роллс-ройс» с королевским флагом. Человек в комбинезоне направил «Локхид» к месту стоянки и дал пилоту сигнал глушить двигатели. Пропеллеры с шелестом остановились.