Мюнхен - Роберт Харрис

Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Легата. В глазах у него стояли слезы.

– Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответил Хью. – Теперь я совершенно ясно понимаю, что ты имеешь в виду.

За следующие полчаса они не обменялись ни словом.

Понемногу светало. Наконец-то дорога начала оживать: проехал автобус, грузовик с низким кузовом вез груду металлического лома. По железнодорожным путям в середине автобана катил в сторону города первый поезд. Они обогнали его. Легат видел пассажиров, читающих в газетах про заключенное соглашение.

– И что ты намерен делать? – спросил он.

Хартманн был настолько погружен в свои мысли, что, как показалось Легату, сначала вовсе не расслышал вопроса.

– Не знаю, – наконец пожал плечами Пауль. – Наверное, буду продолжать в том же духе. Мне кажется, так должен чувствовать себя человек, у которого нашли неизлечимое заболевание. Он понимает, что конец неизбежен, но не имеет другого пути, кроме как проживать день за днем. Этим утром, например, мне предстоит подготовить обзор зарубежной прессы. От меня могут потребовать лично представить его Гитлеру. Мне сказали, что он может пролить на меня свой свет! Ты представляешь?

– Это может оказаться полезным, не правда ли? Для вашего дела?

– Полезным ли? Тут я стою перед дилеммой. Правильно ли я поступаю, работая на режим в надежде в один прекрасный день произвести какую-нибудь мелкую диверсию? Или мне стоит попросту вышибить себе мозги?

– Брось, Пауль! Это слишком мелодраматично. Первый вариант куда вернее.

– Разумеется, что от меня по-настоящему требуется, так это вышибить мозги ему! Но все мое существо восстает против этого, да и к тому же непременным следствием станет кровавая расправа: вся моя семья наверняка будет уничтожена. Поэтому остается только надежда. Что за ужасная это вещь – надежда! Не будь ее, нам всем жилось бы гораздо лучше. Вот тебе и оксфордский парадокс в завершение темы. – Он снова начал следить за зеркалами. – Если не возражаешь, я высажу тебя в паре сотен метров от твоего отеля, на случай если штурмбаннфюрер Зауэр стоит на страже. Отсюда найдешь дорогу? Это противоположная сторона Ботанического сада, в котором мы беседовали вчера.

Он остановился у большого правительственного здания – судебного учреждения, судя по виду, – увешанного свастиками. В дальнем конце улицы Легат разглядел башни-близнецы собора Фрауэнкирхе.

– Прощай, дорогой Хью, – сказал Хартманн. – Мы с тобой молодцы. Что бы ни случилось, мы будем черпать утешение в сознании того, что не сидели сложа руки.

Легат вышел из «мерседеса», захлопнул дверь и повернулся попрощаться, но было поздно. Хартманн уже вливался в поток ранних машин.

К гостинице Легат брел словно в трансе.

На оживленном перекрестке между Ботаническим садом и Максимилианплац Хью не заметил, как сошел с тротуара. Рев клаксона и скрип тормозов вывели его из задумчивости. Он отпрыгнул и развел руками, прося прощения. Водитель выругался и дал газу. Легат прислонился к фонарному столбу, повесил голову и заплакал.

Когда пять минут спустя Хью вошел в «Регина-паласт», большой отель уже пробуждался к жизни. Молодой человек остановился сразу за входом, достал носовой платок, высморкался и промокнул глаза. Внимательно оглядел вестибюль. Постояльцы спускались по лестнице в ресторан, откуда доносился стук посуды – это накрывали к завтраку. У стойки администратора семья оформляла отъезд. Убедившись, что ни одного члена английской делегации не видно, Легат пересек вестибюль, направляясь к лифтам. Вызвал кабину. Единственное, чего ему хотелось, – это незамеченным вернуться в свой номер. Но когда двери лифта открылись, перед ним предстала франтоватая фигура сэра Невила Хендерсона. В петлице посла угнездилась любимая бутоньерка с гвоздикой, изо рта торчала сигарета в неизменном нефритовом мундштуке. В руке он нес элегантный чемодан из телячьей кожи. На его лице отразилось изумление.

– Доброе утро, Легат. Вижу, вы уже успели прогуляться.

– Да, сэр Невил. Захотелось глотнуть свежего воздуха.

– Ну так поднимайтесь скорее: премьер-министр вас спрашивал. Эштон-Гуоткин уже едет в Прагу с чехами, а я сажусь с Вайцзеккером в самолет до Берлина.

– Спасибо, что предупредили, сэр. Хорошего вам полета.

Он нажал кнопку четвертого этажа. Глянул на себя в зеркало лифта: небритый, помятый, глаза красные. Неудивительно, что Хендерсон отпрянул: вид у Легата был такой, будто он ночь на крыше провел. Молодой человек снял плащ и шляпу. Звякнул колокольчик, и Хью, расправив плечи, вышел в коридор. У номера премьер-министра снова дежурил детектив из Скотленд-Ярда. Заметив Легата, он вскинул брови, подмигнул с видом соучастника, постучался и открыл дверь.

– Он нашелся, сэр.

– Отлично. Пусть зайдет.

На Чемберлене был халат в клетку. Из-под полосатых пижамных брюк торчали худые ноги. Нечесаные волосы стояли хохолком, делая его похожим на седую птицу. Во рту дымилась сигара, в руке была стопка бумаг.

– Где тот номер «Таймс» с речью герра Гитлера?

– Насколько понимаю, газета в вашей шкатулке, премьер-министр.

– Сделайте одолжение – разыщите ее.

Легат положил шляпу и плащ на ближайшее кресло и достал ключи. Старика, похоже, переполняла та же целенаправленная энергия, какую Легат наблюдал в саду на Даунинг-стрит, десять. Глядя на премьера, никто бы не догадался, что у него была почти бессонная ночь. Хью отпер шкатулку и рылся в бумагах, пока не обнаружил выпуск за вторник, тот самый, который читал в «Рице», поджидая Памелу. Чемберлен принял у него из рук газету и положил на стол. Развернул ее, надел очки и углубился в текст.

– Я вчера ночью переговорил с Гитлером, – сказал он, не поворачивая головы. – И задал вопрос, нельзя ли нам с ним встретиться перед моим отлетом в Лондон.

Легат округлившимися глазами уставился на премьер-министра:

– И он согласился, сэр?

– Я тешу себя мыслью, что научился управляться с ним. Мне удалось припереть его к стенке, и он не смог отвертеться. – Голова премьера медленно кивала в такт взгляду, пробегающему по колонкам. – Должен сказать, вы вчера привели ко мне на удивление невоспитанного молодого человека.

«Так, начинается», – подумал Хью и подобрался.

– Да, сэр. Мне очень жаль, это целиком моя вина.

– Вы говорили про визит кому-нибудь?

– Нет.

– Вот и хорошо. Я тоже. – Премьер-министр снял очки, сложил газету и вернул Легату. – Передайте это Стрэнгу и попросите преобразовать речь герра Гитлера в декларацию намерений. Двух-трех абзацев будет вполне достаточно.

Как правило, Хью соображал на лету, но не в этот раз.

– Простите, сэр, я не совсем понимаю…