Король и спящий убийца - Владимир Гриньков

Но с президентами мы немного замешкались. Толпа дрогнула и двинулась к определившейся вдруг цели – магазину с яркой вывеской на английском. Там, в магазине, были наш оператор и две толстухи продавщицы.

– Уходи через черный ход! – сказал я по рации оператору. – Возьми с собой женщин и уходи!

А в магазине уже сыпались со звоном стекла, и какой-то парнишка, оседлав своего сверстника, срывал со стены вывеску.

– Ты ушел? – спросил я у оператора.

– Да, – ответил он.

Только позже выяснится, что он сказал неправду. Вытолкав продавщиц на задний двор магазина, он вернулся в подсобку, отделенную от торгового зала зеркалом, и продолжал съемку, благодаря чему и мы стали свидетелями последовавшего разгрома. В течение нескольких минут все было кончено. Прилавки разбиты вдребезги, товары вынесены подчистую. Готовая на любые подвиги толпа вновь перетекла на площадь. Ильич со своего постамента с изумлением взирал на возбужденных людей.

– Что же теперь будет? – дрогнувшим голосом спросила Светлана, сидевшая со мной в одной машине.

В это время, к счастью, появились черные лимузины. Таких огромных машин здесь отродясь не видали, и толпа притихла, но не совсем. Машины остановились у памятника. Первыми из них высыпали легко узнаваемые телохранители, и только потом вышли оба президента – российский и американский. Толпа изумленно загудела и придвинулась. Президенты поднялись на грузовик, в кузове которого стояла статуя Свободы. Два техника торопливо тянули к машине микрофон. У памятника появились американские полицейские и российские милиционеры. Только что разгромившая магазин толпа еще больше притихла, подавленная лицезрением такого количества стражей порядка, но в этом молчании толпы было что-то недоброе.

Российский президент широко улыбнулся и произнес:

– Мои бывшие соотечественники!

По толпе пробежал ропот.

– Наши народы с сегодняшнего дня стали ближе друг к другу! Потому что здесь, на нашей земле, появился новый американский штат – пятьдесят первый по счету!

– Не хотим! – крикнул кто-то в толпе.

Стражи порядка тотчас встали в стойку, и крикун притих и затаился.

– Хотим, не хотим – таких разговоров в политике не бывает, – добродушно пробасил президент. – Надо!

Он даже палец кверху поднял, показывая, насколько это важно.

– Знаете, в каком положении страна…

– Профукали! – выкрикнул дерзкий Лаврухин.

Стоявший неподалеку милиционер погрозил ему кулаком.

– Ну профукали, – с неожиданной легкостью согласился президент.

Толпа загоготала и заулюлюкала. Никто не ожидал услышать подобных словечек из уст президента. А он повторил все с той же маской добродушия на лице:

– Профукали. Но жить-то надо. Вас отдали, теперь всей стране вздохнется немного свободнее. Удавка мирового империализма, – президент дружески похлопал по плечу своего американского коллегу, – теперь ослабла.

Американский президент радостно закивал, хотя явно не понял, о чем идет речь.

– Не хотим!!! – снова завопили в толпе.

Кажется, «непосвященные» окончательно уверились, что назад, в Россию, дороги нет. Уверились – и ужаснулись.

– Не надо волноваться! – сказал президент. – Ну что вы как дети малые?

А толпа уже надвигалась, и смешанный российско-американский кордон едва сдерживал напор. Лаврухин проявлял едва ли не наивысшую активность. Один из милиционеров даже вынужден был легонько его оттолкнуть.

– Ты, держиморда! – завопил Кузьмич. – Ты же все-таки русский человек! Так ты за кого?

– А мне все равно, – пробурчал страж порядка. – Прикажут вас бить – вас будем бить, прикажут бить тех, – кивок в сторону двух президентов, – им всыпем. Это смотря какая будет установка от начальства.

Толпа напирала и разрывалась в крике. Побледневшие телохранители с трудом сдерживали людей, но и этот последний редут скоро должен был пасть. Спасти положение и самого себя мог только американский президент, и даже не сам он, а переводчик, который должен был ознакомить горожан с особенностями их новой жизни.

Американский президент заговорил, а переводчик тотчас подключился, потому что было ясно: малейшее промедление, и толпа доберется до своих обидчиков.

– Леди и джентльмены! – торопливо переводил президентскую речь переводчик, в то время как «леди» и «джентльмены» с кровожадными воплями прорывались к грузовику. – Мы, президент Соединенных Штатов Америки, рады приветствовать вас, новых американских граждан, и сообщить вам, нашим новым друзьям…

Толпа уже прорвалась к грузовику, и самые резвые уже взбирались в кузов.

– Отныне зарплаты и пенсии будут выплачиваться вам в американских долларах, – торопливо доносил до слушателей президентское слово переводчик. – Причем в тех размерах, в которых зарплаты и пенсии получают все американцы.

Вот тут что-то произошло. Толпа ослабила напор и замерла. Воцарилась жуткая тишина. Она была настолько полной, что было слышно, как где-то вдали, на самом краю городка, лает собака. Какая-то женщина истово крестилась. И только один из «джентльменов», явно чего-то не расслышавший, со злым упорством лез на грузовик. И специально для него переводчик сказал в полной тишине совершенно севшим голосом:

– Причем доллары будут выплачиваться независимо от того, выходит человек на работу иди нет. В общем, можно не работать.

Это уже была полная отсебятина. Наверное, натерпелся страху, бедолага. Тот, что лез на грузовик, наконец услышал. Он замер и долго висел без движения. Потом упал, подняв облачко пыли. Никто не засмеялся, все молчали, еще не веря в близкое счастье.

– А сейчас всех, кто согласен получать зарплату в американских долларах, прошу вот сюда, – при гробовом молчании толпы сказал переводчик и показал на стол, за которым восседал какой-то тип в круглых очках и в черных нарукавниках. – Америка – свободная страна, и никто не имеет права заставлять ее граждан получать зарплату в долларах, если люди против. Кто согласен на доллары, тот ставит свою подпись вон там, в тех бумагах. Кто не подписывается, тот по-прежнему получает рубли.

Толпа прихлынула к столу. Началась давка. И один только Лаврухин остался стоять у грузовика. У него был такой потерянный вид, что переводчик, не выдержав, спустился с грузовика и приобнял старика. Кузьмич дернул плечом, показывая, что в утешении не нуждается, и у него в эту минуту был крайне недоброжелательный взгляд. А переводчик уже снимал с лица чудо-мастику. Кузьмич, никогда не видевший, чтобы человек сам с себя сдирал кожу, отстранился и с недоверием и испугом наблюдал за происходящим. И когда лицо «переводчика» очистилось от фальшивых черт и я стал самим собой, Лаврухин присел, хлопнул себя ладонями по коленям и расхохотался.

– Дол-л-лары! – захлебывался он в счастливом и озорном смехе. – Ой, не могу! Ам-м-мерика, тудыть ее растудыть!