Фактор жизни - Джон Мини

Ветер почти высушил скалу, но маленькие трещины и впадины оставались скользкими, поэтому нужно было двигаться очень осторожно. Том находился на верхнем полушарии, лезть было легко, и чем выше он забирался, тем меньше становился наклон поверхности.

Те участки, где поверхность была изрезана, он пересекал с легкостью, кое-где даже мог идти по склону.

Теперь он постоянно видел клубы белого пара, вырывающиеся из вершины и образующие плотный слой, который распространялся во все стороны от терраформера. На мгновение Том остановился, чтобы определить, можно ли дышать этим воздухом, но выбора у него не было — с того момента, как он забрался в грузовую ракету, у него не оставалось выбора, — и он продолжил путь наверх по совсем уже легкому для восхождения склону и вскоре достиг балюстрады.

Вершина сферы была окружена кольцом перил. Над нею возвышалась украшенная орнаментом труба. Именно из нее вырывался и растекался вдаль, по всей атмосфере, густой белый пар.

Том перепрыгнул через перила и оказался на твердой горизонтальной площадке.

Арка входа была выложена мрамором и инкрустирована платиной, холл внутри оказался весьма просторным. Здесь не было мембраны. Не было также ни запаха озона, ни покалывания кожи, что могло бы указывать на присутствие сенсорного поля. И никаких воинов, стоящих на страже.

Мягко ступая, Том медленно вошел внутрь.

* * *

Тут были блестящие полы.

До Тома донеслись отголоски разговора, который велся на повышенных тонах. Даже спустя все эти годы Том мгновенно узнал характерный мужской баритон.

Это был Жерар д’Оврезон. Оракул.

— Я здесь, — прошептал Том и с трудом узнал свой голос.

В холл, где стоял Том, вошел крупный широкоплечий мужчина. У него была мускулистая шея и прекрасное бирюзовое с белым одеяние. Казалось, алые отблески света так и пляшут на его бородатом, красивом лице с тяжелой квадратной челюстью.

Он остановился, вгляделся в Тома и улыбнулся; его зубы сверкнули неестественно белым.

И Том почувствовал зуд нестерпимого желания сжать изо всей силы кадык этого человека и смотреть, как Оракул, задыхаясь, неотвратимо встречает свою смерть. Смотреть, смотреть, смотреть…

А потом д’Оврезон наконец заговорил:

— Приветствую тебя, Том! — На губах у него по-прежнему играла легкая улыбка. — Ты не поверишь… Но я ждал тебя.

— Конечно, ты ждал, — сказал Том после небольшой паузы. Все его чувства были напряжены.

— Я всегда знал, что мне предстоит беседа с тобой. — Д’Оврезон откинул плащ назад, через плечо. — Прямо сейчас.

Том метнулся в сторону.

Оракул быстро повернулся, удерживая Тома в поле зрения.

— Тебе предстоит утомительный танец, Оракул, — сказал Том, с трудом загоняя в душу злорадство.

На мгновение глаза д’Оврезона потемнели, и в них промелькнуло странное выражение.

— Я знал, что ты это скажешь. Том улыбнулся:

— Ваша ложь недостаточно убедительна, Ваше Мудрейшество.

Оракул устало вздохнул:

— Сказать тебе, чем закончится наша беседа?

Леденящий страх охватил Тома: он вспомнил то, давнее предсказание. О судьбе отца… Том загнал страх туда же, куда и злорадство. Вынул из ножен меч:

— Тебе бы следовало начать с вызова охраны или активации защитных систем. Но теперь уже поздно.

— Я так не думаю. — Оракул отступал под натиском наступающего Тома, но в лице его не было страха.

Только на один миг Том заметил в его глазах выражение напряженной покорности и вековой скуки. Затем к д’Оврезону вернулась неизменная учтивость.

— Нет никакой необходимости в физических действиях, — мягко заметил он. — Я всегда знал о том, что ты не сможешь противиться желанию увидеть ее.

Том остановился, замерев в оборонительной стойке, готовый в любой момент к отражению удара.

— Сейчас ты ее увидишь… — Оракул усмехнулся в бороду. — Она всегда со мной.

Резко повернувшись, так, что плащ закрутился вокруг бедер, он размеренным шагом направился прочь по блестящим каменным плитам.

Инициатива была утеряна напрочь. Тому оставалось только идти следом.

* * *

Овальной формы кристалл, цветом похожий на сапфир и заключенный в округлое золотое обрамление, был прикреплен к чаше-постаменту, украшенному резьбой в стиле барокко, и инкрустирован незнакомыми драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами радуги. Кристалл был центром помещения: все вокруг — округлые опоры, потолок с расходящимися из центра лучами и пол, выложенный концентрическими кругами из белых и голубых плиток, — было расположено вокруг него.

Чем ближе подходил Том, тем прохладнее становился воздух. Бусинки влаги усеивали поверхность кристалла, мешая рассмотреть заключенное внутри темное образование.

Это был криосаркофаг.

— Ты смеешь!.. — Том прыгнул вперед, занося меч для разящего удара.

Оракул сделал едва уловимое движение в сторону — так, будто он точно знал, каким образом Том будет действовать. Один из перстней на его руке вспыхнул голубым, и вокруг саркофага начали разворачиваться голограммы.

«Сконцентрируйся!» — приказал себе Том, но на периферии его зрения уже появился дисплей, на котором медленно сменялись колонки цифр.

Том опустил меч и присмотрелся.

И все понял: изменялись только данные о состоянии сосудов и процессе кровообращения.

Церебральные же показатели практически не менялись. Только в глубине заднего мозга можно было заметить кое-какую активность.

— Ты говорил, что она жива!..

— Разве? — сказал Оракул, и печаль, зазвучавшая в его голосе, разлилась по всей комнате и слилась со вновь наступившей тишиной.

В голове у Тома все перемешалось, и он уже не понимал, что сказал Оврезон, а что придумал он сам, Том.

— Автоматы следят за тем, чтобы ее тело оставалось живым, — добавил Оракул. — Она утратила способность осуществлять только высшие функции.

— Я вижу, — пробормотал Том и мысленно позвал: «Мама!»

— Она мертва уже семь лет, — отозвался Оракул. Будто странное, неправильное эхо…

Стерев влагу с кристалла, Том увидел высокие скулы, гладкую кожу и полные розовые губы. Верхняя губа слегка выдавалась над нижней. Глаза закрыты. А волнистые волосы были все так же медно-рыжими.

«Как она молода!» — потрясенно подумал Том. — Сколько ей могло быть лет, когда родился я?»

На этот вопрос у него не имелось ответа, но сейчас, заключенная в объятия смерти, она выглядела не больше чем на десять лет старше Тома.