Рубенс - Мари-Ан Лекуре

Кажется невероятным, как можно за столь короткое время, занятое и иными заботами, написать так много. С другими художниками он почти не встречался, за исключением моего зятя, с которым и до этого поддерживал переписку, а теперь тесно сдружился. Он удостоил его картины высокой похвалы и оценил его скромность. Вместе они посетили Эскориал. […]

Когда переговоры подошли к концу и настала пора прощаться с Его Величеством, граф-герцог вручил ему от имени короля кольцо стоимостью в две тысячи дукатов. 29 апреля 1629 года он сел в почтовую карету и направился прямиком в Брюссель для встречи с инфантой».

Судя по всему, Рубенс, в точности как и в первый раз, в 1605 году, поразил Мадрид своей работоспособностью. Между тем, если верить нунцию Джанбатгисте Памфили, он регулярно встречался с Оливаресом: «Все уверены, что фламандский художник явился сюда с некоей миссией, связанной с переговорами, поскольку известно, что он ведет частые беседы за закрытыми дверями с графом-герцогом, а характер этих бесед не имеет ничего общего с теми, кои приличествовали бы его профессии». Увы, письма Рубенса к эрцгерцогине и к ее секретарю Педро де Сан Хуану утеряны, и из всего, что связано с переговорами, нам известен только конечный результат, а именно принятое через восемь месяцев раздумий решение графа-герцога отправить художника в Англию.

В самом деле, задержка с переговорами испанцев не смущала. Напротив, с инициативой их возобновления выступили англичане, наконец пришедшие в себя после смерти Бекингема. Лa-Рошель пала, и теперь они опасались преследований со стороны французов, а потому искали сильных союзников. В Мадрид отправился Эндимион Портер, а в Лондоне принялись ожидать ответного гонца из Испании. Выбор Оливареса и Филиппа IV пал на Рубенса. То ли они прониклись наконец доверием к художнику, то ли он лучше других вписался в их излюбленную стратегию затяжек и проволочек. Король с премьер-министром не могли не оценить выгод, связанных с этим выбором, ведь художник был своего рода вольным стрелком, этаким солдатом легкой кавалерии. Его и отправили в Лондон отнюдь не посланником, но разведчиком. Его задача заключалась в том, чтобы по примеру английского посланца, прожившего в Мадриде зиму, расчистить площадку. Мысль о том, чтобы снабдить его сколько-нибудь серьезными полномочиями, даже не приходила им в голову, что не помешало им доверить Рубенсу нелегкую миссию, заключавшуюся в сглаживании противоречий между обеими странами, так чтобы настоящему посланнику по приезде в Лондон оставалось лишь подписать готовое соглашение. Для решения этой задачи художнику предстояло разрушить замыслы Ришелье, пытавшегося войти в сделку с англичанами; договориться с главой французских гугенотов Субизом, скрывающимся в Англии, и, пообещав деньги, убедить его вернуться во Францию и продолжить раздувание протестантской смуты; определить, на каких основаниях возможно примирение курфюрста с императором, поскольку именно это стало главной причиной, толкнувшей Лондон к переговорам; наконец, приложить все усилия к заключению перемирия между Испанией и Соединенными Провинциями. В целом, если бы Рубенсу удалось решить все эти задачи, он уничтожил бы в зародыше Тридцатилетнюю войну.

За услуги, оказанные испанскому двору, а также стремясь подчеркнуть важность возложенной на художника функции королевского эмиссара, 27 апреля 1629 года Филипп IV назначил его секретарем Высшего совета Нидерландов. Эта официальная должность навсегда осталась для Рубенса пустым звуком, поскольку никаких обязанностей от него не потребовала. Он вообще, как мы уже не раз имели возможность убедиться, предпочитал действовать в своего рода подполье, сохраняя независимость. Он охотно принимал титулы и звания, но отвергал всякую службу. Состоя в гильдии святого Луки, объединявшей антверпенских художников, он не принимал ни малейшего участия в ее деятельности; являясь придворным художником эрцгерцогов, никогда не жил в Брюсселе; занимая пост секретаря Высшего совета Фландрии, ни разу не посетил ни одного из его заседаний, а впоследствии передал должность своему старшему сыну. В день отъезда из Мадрида он и в самом деле, как о том не без зависти поведал Пачеко, получил усыпанное бриллиантами кольцо.

Он покинул Мадрид 28 апреля. Двинувшись по дорогам Западной Франции, 11 мая он прибыл в Париж, а двумя днями позже уже был в Брюсселе, где инфанта снабдила его средствами, необходимыми для путешествия в Англию. Она же слегка изменила порядок выполнения его миссии, освободив его от необходимости вступать в переговоры с Соединенными Провинциями, поскольку один из ее эмиссаров, Ян Кесселер, уже находился у штатгальтера с аналогичным заданием. Денег, предназначенных для передачи маршалу Субизу, он также не получил. Художник ненадолго завернул в Антверпен, едва успев обнять детей и прихватить с собой шурина Хендрика Бранта. Вспомним, что в Италию он брал с собой Деодата дель Монте, в Голландию — Иоахима Сандрарта. Судя по всему, уезжая надолго из родных мест, он не мог обойтись без спутника из родственников или близких друзей. 3 июня Рубенс и Хендрик Брант сели в Дюнкерке на военный корабль «Адвенчур», предоставленный им английским королем Карлом I для пущей безопасности — открытое море кишело голландскими судами. 4 июня корабль бросил якорь в Дувре. Пятого, на Троицу, они уже были в Лондоне, где их ждал Жербье. Время торопило. 20 апреля 1629 года, утомившись испанской медлительностью, Англия заключила мир с Францией.

Лондон

Рубенс вплотную приблизился к осуществлению своей цели. Уполномоченный Испанией и католическими Нидерландами, он получил доступ к высшим чинам английской монархии. Пусть его полномочия не простирались на сферу принятия решений, кто мешал ему слегка превысить власть? И пусть руководили им соображения главным образом личного характера, упорство и ловкость, с какими он шел к достижению цели, достойны восхищения. Ибо в 1630 году живописец Рубенс представлял сторонников мира между Мадридом и Лондоном в единственном числе.

Препятствий — самых разнообразных — хватало с избытком. Первое заключалось в самой международной обстановке, осложненной путаницей в территориальных, конфессиональных и родственных вопросах. В Германии и Фландрии все еще велись военные действия, и от исхода каждой конкретной стычки зависело, куда качнется общее равновесие. Дипломаты, к числу которых относился и Рубенс, видели свою задачу в его восстановлении с учетом нового соотношения сил. Так, 12 мая 1629 года король Дании Кристиан IV, дядя Карла I, отказался защищать интересы своей племянницы Елизаветы, супруги курфюрста, подписав договор с императором.

Деятельность Рубенса в Лондоне теперь не ограничивалась сбором информации, ее оценкой, взвешиванием обстоятельств и общим анализом ситуации, чему он охотно предавался в своем антверпенском уединении. Отныне приходилось вмешиваться в ход событий, встречаться с дипломатами, одержимыми идеей войны, и отбивать удар за ударом. Разумеется, окружали его не только враги. Скалья, агент савойского герцога Карла-Эммануила, относился к нему, своему политическому противнику, с огромным уважением, о чем свидетельствует его письмо к одному из английских собратьев: «Что касается личности Рубенса, то вам давно и хорошо известно, сколь велика его привязанность к делу, успеху которого он уже немало способствовал и готов способствовать впредь в качестве глубоко осведомленного человека, пользующегося у своих правителей должным уважением и полным доверием». Еще одного друга Рубенс нашел в лице представителя Савойи Бароцци, к которому ежеутренне ходил слушать мессу. Зато один из английских наблюдателей отзывался о нем в письме к родственнице в следующих насмешливых выражениях: «Если случайно услышите, что прибыл посол эрцгерцогини, знайте: это всего лишь Рубенс, знаменитый художник, и явился он сюда в своем основном качестве. Церемониймейстером при нем назначен живописец герцога Бекингема Жербье, которому и поручено его развлекать». Посланник Соединенных Провинций Иоахими поспешил напомнить остальным, что никакими официальными полномочиями художник не располагает (что частично соответствовало действительности). Венецианец Альвизо Контарини писал о нем, как о человеке «тщеславном и алчном, который стремится лишь к тому, чтобы всегда быть в центре внимания и при этом заработать дорогой подарок». Вскоре прибыл и посланец Ришелье Шатонеф, в задачу которого входило конкретизировать условия договора 1629 года. Именно этот человек стал главным противником Рубенса, тем более опасным, что сам он располагал полной свободой действий, следовательно, все решения мог принимать на месте, тогда как Рубенсу приходилось отчитываться за каждый шаг перед Оливаресом: «Перед отъездом из Мадрида я получил от Вашей светлости приказ докладывать обо всем происходящем независимо от важности события». Поэтому к числу таких препятствий, как злобная неприязнь дипломатов или нестабильность международного положения, в сущности, служивших лишь дополнительным стимулом, следует добавить и медлительность почты — обстоятельство куда более прозаическое, но тем не менее чреватое весьма серьезными последствиями. Письмо, отправленное с курьером, шло до Мадрида 11 дней, а поскольку решения Оливареса зависели от мнений императора и герцога Баварского (двух заинтересованных сторон в деле Пфальца), да и сам испанец питал склонность к проволочкам, то в итоге Рубенс неделями ожидал очередных указаний, проявляя вполне понятное нетерпение, а иногда решаясь и на самостоятельные шаги.