Абраша - Александр Яблонский

2. В том же ряду и ситуация с изменой «светлейшему царю Владиславу Сигизмундовичу, которому целовали крест…» Оставляя в стороне все политические мотивы, подчеркну, что с чисто юридической точки зрения, с позиции легитимности и сути, и процедуры призвания на царство Владислава, и его оформления, позиция авторов письма однозначно справедлива. Во-первых, в отличие от российской, польская историография считает «седьмочисленных бояр» – «Семибоярщину» законно избранным правительством России. Оно было сформировано Думой, и ему принесли присягу на верность дворяне, приказные люди, стрельцы, казаки и «черные люди». Более того, данное «семибоярское» Правительство было не только законно, но действовало на основе прецедента. Такая практика была частично апробирована во времена как Ивана Четвертого – «Избранная рада», так и Федора Иоанновича – 1585 год: правительство Ф. Мстиславского, Н. Юрьева, Н. Трубецкого, И. Глинского, С. Годунова и др. Повторяю эти прописные истины для того, чтобы подчеркнуть: действия правительства были обязательны для исполнения в глазах иноземцев, во всяком случае. Именно поэтому его решение, принятое на правовой основе , согласно Договору от 17 августа 1610 года, о приглашении иностранцев управлять Московией, было обязательным для исполнения, что «интервенты» добросовестно и делали. Это правительство на переговорах дало обещание не избирать царем представителя русских родов, что в той ситуации Смуты было, возможно, разумным решением. Против этого выступил патриарх Гермоген, однако авторитет высшей элиты русского общества оказался весомее. Подчеркну, что это правительство было не только законно избранным, но и состояло из представителей влиятельнейших и традиционно конфронтационных родов – князей Ф.И. Мстиславского, И.М. Воротынского, А.В. Трубецкого, Б.М. Лыкова, а также И.Н. Романова, Ф.И. Шереметева и кн. В.В. Голицына (принимавшего участие на начальном этапе его работы). То есть в создании «Семибоярщины» прослеживается важная и редкая для русской истории консолидация действий мощных родов, консолидация, превозмогшая их собственные разнонаправленные интересы. Именно это правительство и подписало 17 (27) августа Договор, согласно которому 15-летний сын короля Сигизмунда III – Владислав признавался русским Царем. Этим же Договором оговаривались условия акта: необходимость принятия новым Царем Православия, обязательство жениться только на русской, неизменность крепостного права и т. д., то есть это был не спонтанный, а продуманный в деталях договор, обязательный для исполнения. Здесь следует отметить одну существенную деталь, на которую никто не обратил внимание. По всем вышеназванным вопросам была дискуссия, и русская сторона настояла на своих условиях: принятие Владиславом Православия, сохранение за элитой ее привилегий, влияния и т. д. плюс сохранения крепостного права, иначе говоря, польские « захватчики поганые » предлагали отменить или, хотя бы, смягчить, упорядочить рабское состояние русских крестьян. Думаю, эта коллизия – попытка поляков освободить русское крестьянство — заслуживает специального изучения. Собственно, согласно этому Договору, правительство «Семибоярщины» и впустило в Москву польские войска в ночь на 21 сентября 1610 года. В нашей историографии и в нашем общественном сознании это событие рассматривается, как факт национальной измены, что совершенно справедливо. Однако то же событие, рассматриваемое с позиций права, соблюдения договорных отношений, то есть с позиций авторов ответа кн. Пожарскому, является естественным и обязательным для исполнения, ибо для европейских традиций и правосознания уже к началу XVII века нарушение Договора было недопустимо. С этой точки зрения позиция поляков безупречна, более того, она оправдывает ту непоколебимость, с которой они отстаивали свое пребывание в Кремле и которую они выявили в приведенном отрывке из «Дневника» О. Будилы. – И. В ./ Забыв Бога, надеясь лишь на свою силу и множество своих людей, не дожидаясь прибытия царя, которому назначили срок, ваши думные бояре и вся ваша московская земля кинулись на рыцарство царя Владислава, а что ваша измена обрушилась на ваши же головы, то это показывает, что Бог произнес против вас праведный свой суд. Теперь вы, как видим из вашего письма, не только обвиняете в измене польский и литовский народ, но рады бы весь мир привлечь в товарищество с вами и найти людей, подобных вам в измене. Вы нас привлекаете прежде всего к тому, чего никогда не делали ни наши предки, ни мы, и чего не будут уметь делать и наши потомки. Как никакой народ не пошел в сообщничество с вами по измене, так и мы не пойдем, и при Божией помощи удержим царю Владиславу эту Московскую крепость и столицу. Он имеет право на вас, как государь, которому вы присягали на верность и подданство. Через него Бог вскоре смирит гордые и твердые ваши выи и укротит ваши бесчестные бунты, омерзевшие Богу и людям». /Коммент. Важно отметить, что стало традицией именовать события последнего этапа Смуты, особенно коллизии, связанные с «Тушинским вором», как «польскую интервенцию» и «освободительную войну против поляков». Это верно, если говорить об общей направленности интервенции, ее движущих политических силах, интересах и пр. Однако такое именование интервентов, практически участвовавших в событиях 1610–1612 годов, в частности «кремлевских сидельцев» едва ли приемлемо. Дело в том, что реалии 1610–1612 годов свидетельствуют о преобладании в войсках литовцев, украинцев, белорусов (или, точнее, русских, живших на территории современной Белоруссии), а также французских, немецких, шведских и прочих наемных воинов. Поляков было меньшинство. Эта корректива кажется важной, во-первых, потому что она разрушает сложившийся стереотип русско-польских отношений, целенаправленно окрашивавшихся во враждебные тона. Во-вторых, такой «интернациональный» состав войска, осажденного в Кремле и терпевшего неслыханные мучения – «землю под собой ели», каннибализм, массовые сумасшествия и пр. – свидетельствует не только о воинской дисциплине, ее своеобразном понимании (людоедство дозволено, сдача на милость врагу – нет!), не только о чувстве долга, но и, главное, о разнице ментальности между различными, но европейски мыслящими индивидуумами и коллективами, с одной стороны, и русскими, с другой. Обе стороны были правы: русские – отражая интервенцию и оккупацию, «иноземцы» – выполняя свой долг и соблюдая договоренности и договоры. Эта диалектика, к сожалению, не стала объектом изучения отечественных исследователей. События 1611–1612 годов уникальны тем, что это не была интервенция в прямом смысле (как, скажем, Наполеоновское нашествие), хотя автор этой работы пользуется названным термином. Иноземные войска были приглашены законным правительством Московии, они защищали это правительство и малолетнего царя, которому это правительство и вся Москва « крест целовали »… В глазах и командиров – «полковников», и рыцарства Пожарский и его ополчение были мятежниками, изменниками, смутьянами, «почище Болотникова». Собственно Смута была первой гражданской войной в истории России, понять суть и пружины которой иноземцам было не под силу. И самое важное – эти «иноземцы» основывали свои действия, свои мучения и свой подвиг, как ни глумливо для русского уха это звучит, на основе закона и права, русские, ведшие, по сути, освободительную войну, на основе справедливости. Для европейца даже XVII века «справедливость» и «законности» есть синонимы, для русского и поныне – антонимы. Таким образом, в войне 1611–1612 годов мы сталкиваемся не только и не столько с противоборством различных национальных, государственных, политических интересов, что детально изучено отечественными и зарубежными историками. Мы имеем непримиримое противостояние несовместимых мировоззрений, диаметрально противоположных основ правосознания. Это – «белое пятно» в изучении Смутного времени. /Комментарии асп. Ирины Владзиевской под руководством докт. ист. наук, проф. С. Б. Окунева/.