Долгий путь домой - Луиз Пенни

Рут говорила так, словно рассказывала историю о призраках. Страшную, наводящую ужас историю о том, чего она сама боялась больше всего. Не появления монстра, а исчезновения того, что она любит.

Питер Морроу переживал ее кошмар. Все их кошмары.

– Но он получил последний шанс? – спросил Гамаш. – Чтобы вновь обрести потерянное?

– Не вновь, – резко ответила Рут. Ей нужно было довести свою мысль до этого бестолкового человека. – Найти впервые. Питер должен был найти то, чего у него никогда не было.

– И что же?

– Свое сердце. – Она немного помолчала. – Именно сердца Питеру и не хватало всю его жизнь. Он имел мозги, талант. Но его переполняли страхи. И потому он ходил кругами, раз за разом. Как если бы Льюис и Кларк добрались до Канзаса, а потом вернулись и начали поход снова[87]. Та же петля, ошибочно принимаемая за продвижение вперед.

– Это то, что делал Питер? – спросил Гамаш.

– Всю свою жизнь, – ответила Рут. – А ты так не думаешь? Предметы на картинах Питера, может, и разные, но если ты видел одну его картину, считай, что видел все. Не каждый человек – Льюис и Кларк. Не каждый человек – исследователь, и не каждый исследователь возвращается домой. Вот почему для этого требуется столько мужества.

– «Noli timere», – сказал Гамаш. – Но предположим, что ему хватило мужества, и что дальше? Не в поисках ли помощи и наставления он поехал в Торонто? Продолжая вашу аналогию, не понадобилась ли ему карта?

– Ты это о чем? Господи Исусе, мы же говорим о вдохновении художника, а не о географии. Болван, – пробормотала она. – И зачем ты приплел сюда Мартина и Льюиса?[88]

Гамаш вздохнул. Он терял ее. И уже начал немного терять себя.

– Что искал Питер в Торонто? – спросил Гамаш, стараясь говорить как можно яснее и проще.

– Он искал карту, – ответила Рут, и Гамаш тряхнул головой и глубоко вздохнул. – И он поехал в правильное место. Однако…

– Что «однако»? – спросил Гамаш.

– Питеру нужно было проявлять осторожность, чтобы не подпасть под неправильное влияние. Большинству людей необходимо руководство. Но если они выбирают неправильного руководителя, то кончают, как отряд Доннера[89].

– По-моему, эта аналогия здесь не годится, – сказал Гамаш.

– Какая аналогия?

Гамаш подумал о своем друге Питере Морроу. Одиноком, испуганном. Потерянном. И вдруг Питер находит не одну дорогу, а две. Одна ведет в пустыню, а другая заставляет его ходить кругами. Принимая это за продвижение вперед, как заметила Рут. На одной дороге профессор Мэсси, на другой – профессор Норман.

Рут была права: Питер, несмотря на всю его похвальбу, был трусом. А трусы почти всегда выбирают легкий путь.

А что может быть легче волшебной десятой музы, которая решит все твои проблемы? Не это ли предлагают секты? Укрытие от бури. Ясный ответ. Беспрепятственный прогресс.

– Вы верите в десятую музу, Рут?

Он приготовился к очередной порции оскорблений, но таковой не последовало.

– Я верю во вдохновение. И верю в божественное. Будь то Бог, ангелы, дерево или муза – не имеет значения.

– Мирна говорила о силе веры, – сказал Гамаш.

– Она кажется мудрой женщиной. Я бы хотела когда-нибудь с ней познакомиться.

Гамаш улыбнулся. Разговор был закончен.

– Merci, пьяная грешница, – произнес он и услышал в ответ смех.

На заднем плане послышались причитания Розы: «Фак, фак, фак».

– Прошу прощения, – сказала Рут. – Вы, вероятно, ошиблись номером.

Рут повесила трубку и села рядом с Розой, ее музой, которая вдохновляла ее на то, чтобы стать лучше, но не как поэтесса, а как человек.

Гамаш постоял в темноте и снова посмотрел в окно. На Клару. И Марселя Шартрана.

Может быть, поэтому галерист и пригласил их сюда. И в голове у него были не какие-то зловещие замыслы увезти их из Бэ-Сен-Поля, а нечто гораздо более простое. И гораздо более человеческое.

Здесь он жил, Марсель Шартран, жил в одиночестве. Прилепившись к скалистому выступу. Он пригласил Клару в свой дом.

«Noli timere».

«Не бойся».

Жан Ги прижимал телефонную трубку к уху. Ждал, ждал.

Гамаш видел в окне, как Бовуар ходит туда-сюда по гостиной.

Трубка в руке Гамаша зазвонила.

– Рейн-Мари?

– Oui, Арман. У меня новости. Позвонила секретарь из колледжа.

– Так поздно?

– Ну, она долго искала личное дело профессора Нормана. Наверное, в обычной ситуации она бы бросила поиски и уехала в отпуск, но ее беспокоило, что никак не удается найти дело.

– Она нашла его?

– Нет.

– Значит, я напрасно держал всех этих репортеров, – недовольным тоном произнес Гамаш и услышал ее смех.

– Есть кое-что еще. Не найдя дело, она позвонила временному секретарю, которая тогда работала у них в конце семестра. И та призналась, что изъяла личное дело для одного человека.

– Для Питера?

– Для Питера. И я думаю, теперь ясно, почему он так надолго задержался в Торонто, – сказала Рейн-Мари. – Он запросил это дело еще зимой, но понадобилось много времени, чтобы его найти.

– Несколько месяцев?

– Ну, не так долго. Видишь ли, все старые дела хранились в коробках, куда их поместили перед ремонтом много лет назад. И какое-то время у секретаря ушло на то, чтобы убедиться, что папки не загрязнены асбестовой пылью. Это совпадает с тем, о чем нам говорил профессор Мэсси. Когда она получила положительные результаты анализов, уже наступила весна.

– Если дело нашла временная сотрудница, почему его не смогла найти постоянная? – спросил Арман.

– Временная его уничтожила. И прежде чем ты сделаешь выводы, – сказала Рейн-Мари, услышав смешок мужа, – тебе придется узнать, что работа временного секретаря состояла в том, чтобы внести в компьютер данные нынешних студентов, но поскольку она отыскала для Питера личное дело профессора Нормана, то она и его просканировала. А потом уничтожила оригинал. Поэтому постоянный секретарь не смогла его найти.