Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

с ним не обмолвился, но узнав о волнениях в Сотниково и о роли, сыгранной в этих волнениях Андреем, невольно потянулся к земляку и неприязнь его рассеялась.

— Земляк и друг, — твердо повторил Петр.

Высич протянул руку:

— Зовите меня Никанор.

— Андрей свой человек, — уважительно пояснил Петр. — Его как зачинщика арестовали. Он с мужиками навел страх на казаков там, в Сотниково.

Кунгуров смутился:

— Чего ты меня нахваливаешь?

— А че? — совсем развеселился Петр. — Ты, товарищ Никанор, не гляди, что Андрей такой тихий. Он еще на японской два Георгия заработал.

Высич с неподдельным интересом рассматривал Андрея. Вспомнив короткое свое пребывание в Сотниково, спросил:

— Старушка там у вас проживает. — Как она? Имя такое интересное — Варначиха.

Андрей усмехнулся:

— А как же, жива. Шастает по улицам.

При случае привет передавай. Я у этой Варначихи как-то останавливался.

Кунгуров посмурнел:

— Когда он, этот случай, представится?

— Представится! — похлопал его по плечу Петр. — Надолго ты здесь не задержишься. Я наших мужиков знаю, ничего такого на зачинщиков они не покажут. А без доказательств держать тебя в тюрьме никто не станет.

— Это точно, — многозначительно добавил Высич. — Я помню. Мужики у вас серьезные…

Петр рассмеялся:

— Это ты про тех, что тебя дубинкой отделали? Не боись. У нас не все такие. А кулачье, вот Андрюха говорит, теперь поджало хвост. Даже пристав — и тот бежал из села.

Кунгуров кивнул:

— Только с казаками и решился вернуться.

Высич понимающе кивнул:

— Трудно пришлось?

— Повоевали маненько, — вздохнул Андрей. — Пашку Жданова японцы не убили, свой казак пристрелил. Сидор Мышков такой тихий был, тоже пристрелили… А меня вот и еще четверых в тюрьму. Меня сюда, их — в загородный.

Проснулся Высич вечером. Рядом на нарах спорили.

— Вы уже допрыгались со своим вооруженным восстанием, — тянул чей-то скрипучий голос. — Манифест надо было использовать, а не бегать по улицам с револьверами.

— Вот-вот! Вы за это и в октябре ратовали, — узнал Высич голос Белова. — Нет, чтобы выйти с оружием против правительства!

— Чего же вы не занялись объединением? — ехидно спросил скрипучий голос. — Надо было прежде объединить все демократические силы, а потом уж и брыкаться с револьверами в руках!

— Дались вам эти револьверы! Чем дальше, тем больше вы, меньшевики, начинаете походить на самых заурядных либералов. Все, что вы сейчас говорите, вы говорили и год, и два назад.

— Верность идее! — протянул тот же скрипучий голос. — Все же ответьте, как вы теперь думаете с нами объединяться? Или вы еще не слышали, что началась подготовка к четвертому съезду РСДРП?

— Слышал, — отрезал Петр. — Но обсуждать это сейчас не собираюсь.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Объединимся, — буркнул Петр. — Уверен, что меньшевики не все такие мягкотелые. Хотя будь моя воля, все равно бы не стал из одной чашки с меньшевиками щи хлебать.

— Это почему же?

— Да потому, что я не с мелко буржуазными попутчиками, а с пролетарскими революционерами. Заранее могу предсказать, придет момент — вы в кусты свернете.

— Ага. Это вам, наверное, интеллигенты не по душе. Правильно говорю? Это вы, похоже, просто интеллигентов не любите.

— Если интеллигент — большевик, он мне по душе, — без колебаний ответил Петр.

— Да сами-то вы какой пролетарий? По всему видно, что из крестьян. А заладили одно — рабочий класс, да рабочий класс. Талдычите и талдычите!

— Ну и что, что из крестьян? Между прочим, крестьяне — первейший союзник пролетариата в борьбе за свободу. Крестьянам ох как несладко живется.

— И все равно сибирскому мужику начхать на все революции. Он только и думает, как бы пожирнее да послаще пожрать, да поспокойнее выспаться. Такой уж у нас мужик. Нашему крестьянину социализм, что корове седло! Хозяйства у мужиков крепкие, от добра добра не ищут.

— Ага, крепкие, — угрюмо проронил Кунгуров. — Ошибаетесь, господин хороший. Съездили бы да посмотрели, как народ живет.

— Действительно! — вступил в разговор еще кто-то. — Я вам вот что скажу! Самая революционная масса — это крестьяне. И никто лучше нас, эсеров, этого не понимает. Революция будет, но она начнется в деревне. И знамя свободы над Россией водрузит не пролетарий, а мужик!

Откуда-то из дальнего угла камеры, где, видимо, тоже прислушивались к спору, задиристо крикнули:

— Эсеровские штучки! Нашлись защитники крестьянства! Наши барнаульские пимокаты-большевики по селам ездили, крестьян на восстание поднимали, а эсеров я что-то не приметил!

Эсер крутнулся на нарах, вгляделся в полумрак:

— Я вас, к примеру, сейчас тоже не вижу, но это не значит, что вы не существуете!

В камере засмеялись. Высич, слушая перепалку, улыбнулся.

— А вы очки наденьте! — ответили из угла. — А то так всю революцию проглядите!

— Не прогляжу! — возмутился эсер. — К вашему сведению, наша организация в Бийске выпустила несколько тысяч листовок!

— Листовки — это хорошо, — громко сказал Белов. — Только важно, что в них. Чтобы цели понятны были, чтобы знал крестьянин, ради чего кровь проливает. А вы, к сожалению, своими листовками отрываете мужика от рабочих.

Эсер возмущенно раскрыл рот, но ответить не успел. Загремел замок, скрипнули шарниры открываемой двери.

— На поверку! — гаркнул коридорный надзиратель.

После поверки заключенные начали укладываться.

Взбивая соломенный тюфяк, Петр тихо проговорил:

— Валерий, мы с тобой думали, что Ментора тогда черносотенцы убили, а он жив… Меня с поезда вели в тюрьму, я его видел.

Высич кивнул:

— Знаю, что жив. Но ни в Городской управе, ни в комитете он не появлялся. Мне в Барнауле один товарищ сказал, что Ментор объяснил это тем, что не смог прорваться.

— Его ранили?

Устроившись на нарах, Высич пожал плечами:

— Говорил, что избили…

Петр уловил в голосе друга сомнение, спросил:

— Не веришь?

— Как сказать… Он, в самом деле, почти полмесяца ни с кем из организации связь не поддерживал, дома сидел… Ну да бог с ним! — Высич придвинулся ближе! — Ты жениться думаешь?

— Че?! — удивленно приподнял голову Петр.

— С волей сообщение есть? — не реагируя на его недоумение, спросил Высич.

— Через соседнюю камеру. Там мой новониколаевский приятель сидит. Я тебе о нем говорил — Кроткий. На «технике» схватили… Что-то надо передать?

— Понятно, — задумчиво протянул Высич. — Я не случайно завел разговор о твоей женитьбе… Попроси Кроткого, чтобы связались с томскими товарищами. Твоей невестой будет Родионова Ксения Васильевна.

— Родионова, так Родионова, — усмехнулся