Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

– Я прошу лишь помочь мне, – жалобно, но с той жалостью, какую способна распознать лишь добрая душа, сказало речное чудище.

– С чего нам тебе помогать? Ты порождение Коридора, чудовище, чудище, тварь, а мы – храбрые и отважные герои – должны тебя одолеть! Кому взбредёт в голову миловать зло? И в особенности ненастоящее, выдуманное зло. Ты – глупая выдумка создателя этого Коридора. В тебе течёт ненастоящая кровь, у тебя ненастоящие мышцы, ненастоящие кости. Если ты решишь меня сожрать, это будет равноценно тому, что в меня ударила молния: меня покарали силы природы, но природа обезличена, у неё нет ни морды, ни лица. Но силы природы карают лишь невнимательных глупцов и мечтателей, вроде Астры, которые во время грозы выходят на открытое пространство и, воздевая руки к небу, воображают себя – не знаю – повелителями стихий! Я же по глупости умирать не собираюсь.

– Фамильяр с вами, – сказало чудище, подвигая пасть в сторону Умбриэля, – он же твой фамильяр, да, Репрев? Известно тебе, что он ненастоящий? Для тебя он тоже силы природы? Его ты тоже бросишь, если вдруг – чего я ему не желаю – он попадёт в беду?

– Не смей сравнивать себя с Умброй! – разозлился Репрев. – Фамильяры призваны помогать, а ты – лишь строить препятствия! В создание фамильяров вкладывают душу, частичку души, а ты – порождение зла. Ты – безвольное существо.

– У фамильяров тоже нет воли. Они быстро привязываются к тому, о ком необходима забота, и до конца срока своей жизни не отходят от него ни на шаг. Им безразлично, что вы называете их фамильярами, потому что понимают своё предназначение – верно служить своему хозяину. Фамильяры хворают, когда их хозяин умирает, и ещё долго не могут оправиться от потери. С новым хозяином они снова учатся заботе, снова привязываются. Но они любят вас, потому что в них заложено вас любить, и у них это получается лучше всего. И любовь делает живыми не их, а вас. Только вы способны по-настоящему, искренне полюбить ненастоящего фамильяра, сделать его членом своей семьи. Проявите же милосердие и ко мне, и, может быть, тогда ваши сердца размякнут.

– А мне ни к чему, чтобы моё сердце размякло, как… как белый хлеб в молоке, – нашёлся Репрев. – Моё сердце чёрствое и грубое, с ним мне проще переносить невзгоды. Будь я один, прошёл бы по твоему хребту и усом бы не повёл. Все слова, что выходят из твоей пасти, их говоришь не ты – тебе их нашёптывают: вот что я узнал от бенгардийских привидений!

– Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким жестоким! – выкрикнула Агния. – Какая разница, какой он: плохой или хороший, выдуманный или невыдуманный: ему же больно, он мучается, посмотри! И ты пройдёшь мимо, вот так просто? Умбра никогда тебе этого не простит. Как и я.

– Вот что я скажу тебе, Агния… Никто не плачет по мёртвым, все слёзы льют по себе, а всё потому, что боятся отправиться вслед за ними. Потерял любимого и родного – и думаешь, как ты будешь без него. Лицемерием несёт.

– Плачут не только по себе или по ком-то, но и благоговея перед вечностью, – поделился мыслью Астра.

– А если тебя на казнь поведут? Сохранишь ты своё благоговение? Поглядел бы я на тебя тогда.

– Алатар, ты как-то упоминал, что разбираешься в лекарственных травах? – спросила его Агния. – Можешь вылечить нашего приятеля с длинной шеей?

– Конечно. Ни одно существо не должно страдать – это одна из главных заповедей бенгардийских миротворцев. Но нам нельзя уходить далеко. Ищем тысячелистник – издалека он похож на букет мелких ромашек, а листья у него, как у папоротника, – Алатар объяснял речитативом. – Кстати, папоротник нам тоже понадобится – самый большой его лист, какой только найдёте. И ещё любую красную ягоду. Рану следует промыть чистой, неречной, водой, желательно ключевой. Поэтому ищем ещё и ключ. Проклятье! Приди мы сюда утром, собрали бы с листьев росу и ею омыли рану… Ладно, разберёмся. Но за тысячелистником придётся идти в чащу. Мы с Умброй пойдём направо вон от того валуна, – тигр указал лапой на треугольный камень-валун, прикорнувший возле кривобокой, отщеплённой от чащи сосны, одинокой и расколотой молнией надвое. – А вы, – сказал он Астре с Агнией, – идёте налево.

– Алатар, но разве тысячелистник растёт не на полях? – спросил Астра.

За Алатара ответ держало речное чудище:

– Ты совершенно прав, Астра. Но если ты хочешь что-то найти в Зелёном коридоре и знаешь, где именно искать, ты этого там никогда не найдёшь.

– Но разве это правило не противоречит самому себе? – задумался юный кинокефал. – То есть, если мы будем искать что-то там, где этого быть не может, не значит ли, что «там» и есть то самое место, в котором искомое быть должно и обязано?

– И тут ты прав, Астра, – кивнуло глазами речное чудище. – Но ты начни и делай. И артифекс направит тебя.

– А как же другое правило, Алатар, ты же говорил, что нам нельзя разделяться? – спросил Астра.

– Говорил. Нельзя. Но есть одна хитрость – ею со мной поделился ещё мой отец, как разделиться и не потеряться в Зелёном коридоре. Агния, видишь кувшинку? Принеси мне её цветок, будь добра.

Агния не стала задавать лишних вопросов и поднесла Алатару мраморный, словно выточенный искусным мастером, жёлтый цветок на толстом, жилистом стебле.

– Теперь, Агния, сорви четыре лепестка. Так, хорошо. Достань из моей сумки ручку и напиши имена каждого на каждом из лепестков… Превосходно. Лепестки держите при себе и берегите их пуще глаза, не то заплутаете! И, самое главное, время от времени поглядывайте на имена. Всем всё понятно?

– Опять тигриные премудрости? – скалился Репрев. – Зачем мне твоё имя на лепестке? Мне тебя уже никогда из головы не выкинуть, как бы я этого ни хотел. Я, даже когда засыпаю, вижу твои полоски.

– С этой минуты это наши общие премудрости, – ответил Алатар. – Агния, я понимаю, что провинился перед тобой сегодня, но не отпустишь ли ты со мной Умбриэля?

– Даже не знаю… – хитрая улыбка, присущая всем лисицам-кинокефалкам, скользнула по её лицу. – Вы оба непослушные, и к вам обоим нет доверия. Но мне спокойнее, если Умбра будет под твоей защитой, Алатар. Но не забывай, что за Умброй нужен глаз да глаз.

В предвкушении маленького приключения в череде приключений побольше, Умбра с восторгом воспринял эту новость.

– Умбра, крепче