Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости - Мэри Стюарт

— Да, черт возьми. Как странно, правда? Будто звук отражается от тех высей и кружится вокруг. Его как бы ощущаешь, словно… ну да, словно звук становится материальным… Ты и вправду будешь читать стихи? Может, тебе этого вовсе не хочется?

Он сделал вид, что не понял меня.

— Думаю, при отсутствии публики я смогу что-нибудь выдать. Что бы ты хотела послушать?

— Ты же у нас специалист по античности. Вот сам и решай. Только подожди, я хочу разместиться в верхних креслах.

Взобравшись по узкому проходу вверх, я нашла себе сиденье в последней трети амфитеатра. К моему удивлению, мрамор оказался удобным и еще теплым от дневного солнца. Круглая сцена издалека казалась крохотной. Можно было определить лишь ее форму. Саймон же приобрел очертания бестелесной тени. И тут из колодца мрака зазвучал его голос, и величественные греческие слова покатились вверх, прорываясь сквозь воздух. Эхо запело им в ответ, и они закружились, словно ветер посреди высоких скал. Из потока звуков выплывали то фраза, то имя, их сменяла музыка, подобная полету стрелы. «О жилище Аида, приют Персефоны! О подземный Гермес…» Я слушала, закрыв глаза.

Саймон остановился. Наступила пауза. Поднявшееся к горам эхо прогудело, словно гонг, и стихло.

А затем вновь раздался его чистый и тихий голос, говорящий теперь на английском, — музыка переводила музыку.

И снова замолчал. Слова замерли в безмолвной выси надо мной, и эхо пробудило ночной ветер. Зашуршал остролист, где-то высоко на горе зашелестели пыль и камни под ногами какого-то загулявшего животного — то ли козы, то ли осла, послышался непонятный металлический звук, и снова смолкла ночь. Я встала и двинулась вниз по крутому проходу.

Раздался голос Саймона, спокойный и чистый:

— Ну как?

— Красиво. — Спустившись вниз, я пошла к нему. — Но ты, кажется, говорил, что трагедия осталась в прошлом?

Впервые за время нашего знакомства (семь часов? неужели прошло всего полдня?) он растерялся:

— Что ты хочешь этим сказать?

И двинулся мне навстречу.

— Этот монолог… разве он не звучит слишком… современно?

— Ты знаешь, откуда он?

— Да. Из «Электры» Софокла, правильно?

— Правильно.

Молчание. Рука его находилась в кармане, и, когда он ее вытащил, я услышала звон монет. Он стал бессознательно подбрасывать монеты в руке, а потом сказал:

— Значит, я не прав. Она еще не осталась позади. Во всяком случае, до тех пор, пока Стефанос не покажет нам это место и…

Он остановился. А мне пришло в голову, что Саймон Лестер обладает поразительной королевской привычкой говорить о себе во множественном числе. Мне ужасно захотелось переспросить: «Покажет нам?» — но я не стала. А просто произнесла:

— И?..

Он резко ответил:

— И я не найду то, что нашел Майкл. То, за что его убили. Золото.

— Золото?

— Да. Я же говорил, что размышлял о том, что мог найти Майкл. Я думал об этом, когда прочитал его письмо и вспомнил об этих соверенах. А услышав историю в изложении Стефаноса, я перестал сомневаться. Он нашел золото, британский золотой запас Ангелоса, который тот припрятал до наступления Красной Зари.

— Да, но, Саймон… — начала я и замолкла.

В конце концов, своего брата он знает лучше, чем я.

И вновь звякнули соверены, когда Саймон положил их в карман. Он повернулся к амфитеатру.

— Надо подняться наверх, к тропе. Давай я пойду впереди: ступеньки сильно разрушены.

Он протянул мне руку, и мы двинулись вверх по крутым ступеням. Поднявшись наверх, он остановился и вдруг растворился в темноте. Зашуршали листья. Обернувшись, он вручил мне что-то круглое, гладкое и прохладное.

— Бери. Это гранат. Здесь растет деревце, и я все ждал предлога, чтобы сорвать этот фрукт. Съешь его поскорей, Персефона, и тогда навеки останешься в Дельфах.

Тропа наконец вывела нас из-под деревьев, и дорогу стало лучше видно. Места вполне хватало, чтобы идти рядом. Саймон тихо говорил:

— Я считаю, что прав, Камилла: именно золото и нашел Майкл. Я и раньше это подозревал, а теперь, узнав, что Ангелос убил его, вообще перестал сомневаться.

Я вставила довольно глупо:

— Но ведь Стефанос сказал, что Ангелос и Майкл поссорились.

— Если бы Майкл поссорился с таким человеком, он не стал бы поворачиваться к нему спиной, — возразил Саймон. — Меня удивляет, как Стефанос сам этого не понимает. Мы, британцы, во время оккупации Греции переправили сюда по воздуху золото и оружие для андартес. Ангелос, как сказал Стефанос, незадолго до конца войны с немцами стал работать на коммунистический путч в Греции, таким образом, можно предположить, что он был крайне заинтересован, чтобы припрятать оружие и запасы, которые могли пригодиться позже. Это всего лишь предположение, но какие у нас имеются факты? Ангелос, когда его группа ушла на север, возвращается на юг один. Встретив Майкла, убивает его, но не успевает обыскать, потому что его застукали. На теле же Майкла были найдены золотые соверены и в спешке нацарапанное письмо, в котором сообщается, что он что-то нашел.

— Да, — ответила я, — но…

— Если у Ангелоса имелся подобный склад оружия и золота, а Майкл его нашел, разве не появился повод его убить?

— Да, конечно. Ты хочешь сказать, что Майкл, встретив его, решил обсудить с ним этот вопрос и… ах нет, это не годится. Тогда бы Ангелосу не предоставилась возможность ударить его по голове.

— Я не перестаю думать, — тихо проговорил Саймон, — что Ангелос каким-то образом догадался о том, что Майкл нашел склад. Ты считаешь, моя теория не заслуживает внимания? Наверное, склад хранился в пещере — на Парнасе их великое множество. Предположим, что Майкл, уйдя от Стефаноса, укрылся как раз в той, где находился этот склад. Он собирался отсидеться там несколько дней, пока не уйдут немцы, но тут возвращается Ангелос и видит, как из пещеры — его пещеры — выходит британский офицер. Могло такое произойти? И если Майкл не заметил Ангелоса, само собой разумеется, что грек дождался подходящего момента и попытался расправиться с ним. А это значит…

— Это значит, что если ты прав, то склад находится совсем близко от места преступления, — догадалась я.