Золотые волки - Рошани Чокши

– Но это было до того, как его поймали! Ему нужна помощь! – возмутился Гипнос. – Если Вавилонский Фрагмент действительно пробудился, мы должны снова его усыпить! Ты не понимаешь, что на кону судьбы всей цивилизации? Разве ты этого не знаешь?

– Погоди, – сказал Энрике, чувствуя, как учащается его сердцебиение. – Ру-Жуберу зачем-то нужен Глаз Гора. Помнишь, ты говорил, что он имеет какое-то воздействие на Фрагмент?

– Но я не знаю, какое именно…

– Вы постоянно повторяете, что Фрагмент пробуждается, – вмешалась Зофья. – Это предмет. Он не может пробудиться, если он не похож на сотворенное создание. В таком случае, у него должен быть предохранитель, который его отключает.

Гипнос зажмурился.

– Глаз Гора, – медленно сказал он. – Вдруг Глаз Гора может деактивировать Фрагмент?

Энрике тяжело сглотнул, отводя взгляд от леденящего душу хаоса, происходящего на сцене.

– Это объяснило бы, почему Ру-Жубер не хотел, чтобы Глаз попал к нам в руки, – сказал он. – Он боялся, что мы сможем ему помешать.

– А что насчет моего Кольца? – спросил Гипнос. – У него уже есть два, зачем ему еще и мое?

Лицо Энрике исказилось в болезненной гримасе. Он подумал о том, как Ру-Жубер истязал Тристана и как корчится Северин, лежа в грязи катакомб… Наконец, он вспомнил безумные слова Ру-Жубера о создании нового мира.

– У власти и жадности большие аппетиты, – сказал он. – Заполучив твое Кольцо, он бы утолил свою жажду обладания и контроля.

Гипнос сжал зубы.

– Тогда давайте дадим ему то, что он хочет, – сказал он, помахав рукой с поддельным Кольцом.

Энрике кивнул в ответ. Он посмотрел вниз, где на столе лежал забытый всеми Глаз Гора. Наверное, Ру-Жубер был настолько уверен в своей победе, что не счел нужным охранять его.

Глаза Зофьи пробежали по полу. Она опустила руку на землю и провела пальцем по дорожке из белого порошка.

– Любопытно…

Гипнос прижал поддельное Кольцо к груди.

– Мы должны были передать Глаз Гора Ордену, но теперь мы не можем этого сделать. И мы не должны бросать наших друзей здесь.

Энрике посмотрел на Кольцо, а затем на драгоценные броши, приколотые к бархатному камзолу Гипноса. Кажется, он говорил, что они составляют большую часть его наследства. Это означало, что все его украшения были помечены Домом Никс.

– Мы не можем отправиться к Ордену, но мы можем привести Орден сюда, – медленно сказал Энрике, обдумывая новый план. – Гипнос, снимай свои драгоценности. Я хочу подать сигнал.

На мгновение глаза Гипноса расширились от удивления, но на его губах тут же растянулась понимающая улыбка.

– Сфинксы.

Энрике кивнул. Сфинксы могли выследить помеченный Домом предмет, даже если он находился в катакомбах. К тому же их глаза записывали все происходящее, так что Ордену придется поверить в новое восстание Падшего Дома. Гипнос оторвал броши от камзола, и их спокойное голубое свечение сменилось тревожными красными бликами. Одна за другой они упали на грязную землю.

Энрике перевел взгляд вниз, на сцену. Пол покрывался все новыми трещинами, а грязь поднималась бушующими волнами.

– Он почти здесь, – сказал Ру-Жубер, хватая Северина за лацкан пиджака. – Скажи мне, как открыть тескат. Что вы с ним сделали?

Энрике смог расслышать хриплый ответ Северина:

– Для того, кто хочет быть богом, ты недостаточно всесилен.

Энрике отвернулся, но в его ушах все еще стоял хруст, с которым кулак Ру-Жубера врезался в лицо Северина.

– Быстрее, быстрее, – бормотал Энрике, раскачиваясь из стороны в сторону.

Он жалел, что не взял с собой свои четки. Ему нужно было чем-нибудь занять руки: он просто не мог смотреть на происходящее.

Рядом с ним раздался треск и шипение загоревшейся спички. Внизу Ру-Жубер замер и прислушался. Зофья зажгла спичку и поднесла ее к земле.

– Зофья, какого…

– Северин говорил, что придумал запасной план, – Зофья указала на белый порошок. – Это – легковоспламеняющееся вещество.

Энрике почувствовал, как его губы растягиваются в широкой улыбке. Пожар мог бы выиграть им немного времени. Но это было опасно, и он понимал, что им придется действовать быстро.

– Тогда вперед, Феникс. Поджигай.

Зофья поднесла спичку к порошку.

На сцену сквозь трещины в полу пробивался голубой свет, принимающий форму спирали. Он быстро распространялся по залу, растягиваясь по стенам. Энрике чувствовал мощь Вавилонского Фрагмента, способную сровнять с землей целую цивилизацию и повернуть время вспять. Он открыл рот, ожидая получить часть этой силы как причастие.

Гипнос сделал рывок вперед, хватая Зофью и Энрике за воротники.

– Осторожно! – крикнул он, оттаскивая их назад.

В этот момент по коридорам пронесся сильный порыв ветра. Энрике вздрогнул, словно что-то прошло свозь него. Как будто сам Создатель оставил в его душе свой отпечаток. Они уже не могли помешать Ру-Жуберу.

Потому что Фрагмент пробудился.

Одна минута после полуночи

Лайла упала на пол. Землю покрывали сияющие голубым светом трещины, а в середине сцены постепенно разрасталась черная бесконечная бездна, в которой навсегда угасали звезды.

Лайла ощупала землю, чувствуя, как затвердевшая грязь забивается под ногти. Еще ни разу ей не удавалось прочесть сотворенный предмет: воспоминания ускользали от нее, словно она пыталась найти что-то в темной комнате. Но в этот раз… Она могла не просто прочесть силу Творения, пробивающуюся из-под земли…

Лайла ее понимала.

Эта необъятная сила как будто завладела ее телом. Она была повсюду. Она была всем. Лайла была на вершине горы, пока на ее волосы опускались пушинки снега; она была во дворце, окруженная сладким запахом смолы. Она была в цепких руках священника, и во рту у бога, сотворенная в древнем понимании этого слова. Она была самим существованием; жизнью, закаленной в печи времени. Ее сознание слилось с чем-то гораздо большим, чем она сама, и рассыпалось на множество осколков. Она была бесконечностью…

Лайла начала задыхаться.

Она отдернула руку от земли и заметила, что по ее коже разбегаются светящиеся голубые точки. Зачем бездна звала ее? Если в этом месте гаснут звезды… что насчет Лайлы? Она распадется на части?

Кто она? Что она такое? Мать звала ее любимой. Отец – богохульной. Париж назвал ее Энигмой.

Лайла? – выдохнул Тристан.

Лайла.