Лживая весна - Александр Сергеевич Долгирев

несколько раз видел Walther в деле, а один раз и сам из него стрелял. Ничего плохого он сказать про эту игрушку не мог: компактный, но обладающий отличной останавливающей способностью, надежный, меткий. Единственными недостатками этого пистолета были высокая цена и некоторая капризность при эксплуатации. Несмотря на все плюсы, Хольгеру казалось, что Walther не очень подходил на роль именно полицейского пистолета. Все же цель полицейского не застрелить преступника, а заставить его сдаться. Когда обычный человек видел длинное дуло тяжелого Mauser C96 направленное прямо на него или вороненый ствол Люгера колени его обычно подкашивались, а руки сами собой поднимались вверх. Полицейский же с Walther не внушал в неопытного человека трепет.

Впрочем, Хольгер знал, на что способен этот ствол, особенно в руках хорошего и решительного стрелка, к которым, без сомнения, относился Вольфганг Габриель. Поэтому он не стал делать резких движений и остался неподвижен. К счастью, Майер тоже не стал геройствовать и последовал примеру старшего коллеги. Вюнш, между тем, нещадно корил себя за расслабленность, обвиняя в ней раннее пробуждение и долгую дорогу.

– Господа, надеюсь на ваше благоразумие. Можете не сомневаться, я без промедления выстрелю в того из вас, кто решит бесцеремонно прервать наш разговор. Я тот, кого вы ищете – это я убил Викторию, ее дочь и сына, ту женщину, а также Андреаса с женой. Я никого не выгораживаю, не беру на себя чужое злодеяние и я в своем уме. Что бы доказать это предлагаю такой вариант: вы задаете мне вопросы, которые хотели задать изначально, а я даю честные ответы, которые, надеюсь, убедят вас в моей виновности.

Вольфганг замолчал, давая полицейским осмыслить сказанное. Хольгер совершенно не был готов к такому повороту дела. Он понимал, что Вольфганг может оказаться убийцей, даже рассчитывал на это, но не ожидал от него столь отчаянных действий. «Ну что же, поиграем в эти игры…» – другого выхода, кроме как согласиться с условиями Габриеля, Вюнш не видел:

– Вам брат рассказал о нас?

– Ульрих? Нет, а вы с ним уже разговаривали?

– Да.

– Мы с ним не очень близки… Пейте, молодой человек – кофе вкусный. Только не забывайте о том, что я держу вас на мушке.

Это был шанс. «Если Майеру удастся плеснуть горячим кофе в лицо Габриеля, ситуацию можно будет изменить в нашу пользу» – однако Вольфганг неотрывно следил за подносившим чашку к губам Францем. «Успеет выстрелить, если Майер сделает резкое движение». Хольгер мысленно умолял Франца верно оценить ситуацию. «Если не убил нас сразу, значит, скорее всего, вообще не хочет нас убивать. Да и объяснять ничего тем, кого планирует убрать, он не стал бы…». Рисковать жизнью сейчас было нецелесообразно. Майер сделал несколько глотков и поставил чашку на стол.

– Как вам?

– Неплохо. Недостаточно горячий.

– Прошу меня простить, я не стал его подогревать для вас, а сам я не люблю, когда кофе жжет язык и не чувствуется вкус. Впрочем, мы отвлеклись…

Вюнш понял, что можно начинать:

– Почему вы это сделали?

На лице Вольфганга появилось даже не само раздражение, а скорее его отголосок.

– Вы не с того начали, оберкомиссар Вюнш. Я не могу ответить на этот вопрос в двух словах, даже в двадцати не смогу. Начните с начала. Я могу вам подсказать: начало – это Виктория.

– Хорошо, тогда расскажите о том, как вы познакомились с ней.

– Я не помню. Наше знакомство состоялось в столь юном для меня возрасте, что можно сказать, я знал ее всегда. Она дружила с моими старшими братьями: Ульрихом и Карлом. Потом Ульрих вырос и отдалился от нас. Мы много времени проводили втроем – я, Карл и Виктория. Тогда я был слишком мал, но сейчас понимаю, что их двоих уже тогда связывали нежные чувства.

Вступил Майер:

– Вы знали тогда об отношениях Виктории с ее отцом?

– Нет. Ульрих рассказывал мне через много лет, уже перед Войной, что раньше Виктория была менее замкнутой, но я был слишком мал, когда это началось, чтобы заметить эту перемену.

– А какими образом вы об этом узнали?

– Ходили слухи. Я не особенно обращал на них внимание, хотя пару совсем наглых носов пришлось разбить. А потом, когда мне было пятнадцать, Виктория сама мне рассказала. Это был один из дней, когда мы были без Карла – он, кажется, плохо себя чувствовал… Я очень хорошо помню, как она говорила, что сама виновата в том, что это происходит. Как умоляла не говорить Карлу…

– Вы сказали ему?

– Нет. Через год она сама ему призналась. Мы тогда с Карлом единственный раз в жизни подрались. Он все кричал, что я не должен был скрывать это от него, и он был прав.

В этот момент Вольфганг очень напомнил Вюншу Ульриха, несмотря на то, что внешне они не были похожи. Франц замолчал и сделал еще несколько глотков кофе. Пришла пора Хольгера задавать вопросы:

– Вы были знакомы с Андреасом и Цицилией?

– С Андреасом – да, немного. Это было еще до того как я узнал, что он спит с Викторией. Ее мать я видел, но никогда с ней не разговаривал.

– Расскажите о браке Карла и Виктории.

– Он звал ее замуж еще до того как узнал об Андреасе, а после начал звать с удвоенной силой. Хотел забрать ее из Хинтеркайфека. В итоге она согласилась, но только при условии, что он переедет к ней, а не наоборот. Карл вернулся через три недели в полном отчаянии. О Виктории, да и вообще о Груберах говорить отказывался. Только один раз под хмельком рассказал мне, что часть фермы пренадлежит теперь ему. Я спросил, как это могло получиться, он ответил, что это подарок на свадьбу, а после этого ударил кулаком в стену так сильно, что разбил себе руку в кровь.

– Что вы испытывали по отношению к Груберам в то время?

– Хорошая попытка, оберкомиссар Вюнш, но не попали. Я хотел бить Андреаса так сильно и так долго, чтобы его череп превратился в пыль, а мозги остались на костяшках моих кулаков. Виктория же была для меня кем-то вроде старшей сестры, я не испытывал к ней злобы, скорее обиду и непонимание. Злобу по отношению к ней я испытал только один раз…

– Почему никто из вас не сообщил в полицию?

– Из кого из нас? Виктория рассказала только мне и Карлу. Карл потом, когда Ульрих вернулся из Ингольштадта, рассказал ему. Слухи ходили, но наверняка никто кроме нас не знал. Виктория сразу сказала мне, что если