Звезды – холодные игрушки - Сергей Лукьяненко

Я машинально кивнул этим людям, наверное, собирающимсяпокинуть Служение, остановился, задрал голову.

Статуя дырявила небо.

Никогда я не видел таких огромных памятников… нет, домов,выполненных в виде статуи. Человек, мужчина, пожилой, в плаще… какие-тоотдельные мазки воспринимались сознанием, никак не складываясь в целую картину.Разум отказывался оценить высоту, но я заметил, что голова статуи находитсянаравне с облаками.

– Аллегорическая фигура Наставника венчает собой зданиеМирового Совета, – тоном экскурсовода сообщил Таг. – Построенное более двухсотлет назад, оно является самым высоким зданием Родины. Когда технологияиспытания кварковых реакторов потребовала создания комплекса, превосходящегоздание Совета высотой, было найдено компромиссное решение. Испытательныйкомплекс был построен, но вначале здание Совета приподняли на полтора килошага.

– Идемте, ребята! – Катти выбежала из кабины. – Временимало!

Мы двинулись по парку. До подножия статуи было совсемнедалеко, кабины стояли повсюду. И людей здесь оказалось много. Они бродили попарку, сидели на скамеечках или просто на траве, любуясь зданием. Не знаю, чтоони находили приятного в тени исполинской статуи. Меня лично это чудовищноесооружение подавляло.

– А, вот почему шестая кабина блокирована, – воскликнул Тагна ходу. – Экскурсия.

Из цилиндра один за другим выходили дети. Первые дети,которых я увидел на Родине. Одни только мальчишки. Они выскакивали из кабины срадостным гомоном, но тут же затихали, сбивались кучками по четыре-пятьчеловек, жались к невозмутимым Наставникам.

– Первый раз в Служении, сразу видно, – добродушно инемножко снисходительно сказал Таг. – Я их понимаю.

– Я тоже, – следя за подростками, ответил я.

Вот один мальчик подбежал к Наставнику, прижался к нему,что-то спросил, указывая рукой на здание Совета. Наставник засмеялся, потрепалего по голове, обнял за плечи.

Нет правил без исключения?

Нет исключений без причины?

Что значит прикосновение в мире, где телесные контактынаходятся под негласным запретом?

Что за сила таится в касании чужой руки? Тепло, любовь,забота, доверие?

Но ведь это – движущие силы нашей морали. Дружба, любовь,равенство… говоря поэтически – братство. Зачем табуировать любовь, зачемограничивать тепло?

Может быть, монополия на любовь – это самое сильное оружие вмире? Крепостная эра, с ее эпидемиями, чумными и язвенными морами, отучила насот телесного контакта. Свела его к минимуму, сделала нарушением хорошего тона.Но если есть где-то в душе потребность в касании человеческой руки, еслиребенок помнит поцелуи матери и тоскует по ним в уютных стенах своегоинтерната, кем станут Наставники? Единственные, кто может обнять, утешить,похвалить, приласкать, наказать?

Святыми?

Я замотал головой.

Какие гадкие мысли лезут в сознание! Что со мной творится, яведь часть этого мира, плоть от плоти его! И мир мой полон добра и любви – лишья, скатившийся в своей амнезии к темным глубинам подсознания, хочу чего-тозапретного, давно отринутого историей…

– Что с тобой, Никки?

Во взгляде Катти была тревога.

– Тяжело быть новорожденным, – ответил я.

Здание Мирового Совета внутри оказалось еще болееподавляющим, чем снаружи. Здесь не признавали маленьких комнат. Анфилада залов,идущих сквозь постамент «аллегорической фигуры Наставника», была так огромна,что я бы не удивился летательным аппаратам, курсирующим по помещению. Но вместоних скользили заурядные транспортные платформы.

– Седьмой зал, у информационных стендов, – сказала Катти. –Быстрее. Таг, лови платформу!

Людей было много. Люди шли по своим делам, люди озирались,зачарованно изучая сводчатые потолки, расписанные красочными фресками,скапливались у колонок терминалов, разбросанных по залу, они пришли сюдаотдыхать и работать. Где-то играла едва слышная музыка, шуршали шаги, обрывкитихих разговоров сливались в легкий гомон.

Мы подъехали в седьмой зал на платформе вместе с серьезным,молчаливым Наставником, явно спешившим по своим делам, и молодыми ребятами. Те,наверное, просто болтались по центру Родины и на Наставника взирали свосторженной почтительностью. На нас, впрочем, тоже с уважением. Мы явнопроизводили впечатление людей, пришедших сюда не зря.

Я тоже поглядывал вокруг, особенно на потолочные фрески. Вобщем-то ничего интересного там не было – что-то вроде курса истории вкартинках. От Каменной эры – и далее. Единственное, что я отметил для себя, –табу на прикосновения сохранялось и здесь. Только Наставники держали кого-то заруки, только они выносили раненых из пылающих зданий, наставляли детей иутешали стариков. Порой Наставники были молоды, порой – стары, а одежда ихничем не отличалась от одежды окружающих. Но что-то было в самой манереизображения, позволяющее безошибочно выделить Наставников среди других фигур.Какое-то благородство позы, мудрость в глазах, доверие во взглядах окружающих.

А ведь сложно, наверное, разрисовывать купола потолков так,чтобы снизу изображение выглядело правильным и соразмерным. Линии должны бытьнарочито искажены. Картина должна стать фальшивой и несоразмерной, чтобы издалинапоминать правду…

Я потер лоб. Нет, что за гадости лезут в голову?

Особенно поразила меня фреска, занимающая весь потолокшестого зала. На ней были изображены бушующий океан, острые скалы, затянутоештормовыми тучами небо. На скалах стояли Наставник и маленький мальчик.Наставник одной рукой обнимал мальчика за плечи, другой указывал в море, где,расправив паруса, несся по волнам корабль. Могучие гребные колеса наполовинувысовывались из воды, на мачтах пылали огни. Наверное, относившаяся к Морскойэре картина должна была означать мудрость Наставника, указующего подопечному накрасоту бури, на отвагу матросов, схватившихся со стихией… а может быть, на их преступноелегкомыслие. Курс корабля не оставлял сомнений, что через минуту он врежется вскалы.

У меня возникла неприятная мысль, что после крушенияНаставник и мальчик спустятся со скал и примутся растаскивать уцелевшиекорабельные грузы…

Я опустил голову.

Беда…

Личность – это не только уникальный генотип, набор знаний исистема речевой коммуникации. Главное – отношение к окружающему, набор реакций,который формируется на протяжении всей жизни. И тут, наверное, наиболее важнапоследовательность, с которой оцениваются явления окружающего мира. Что-тодолжно закладываться в некритичном, бессознательном детском возрасте,становиться аксиомой, не требующей доказательств и не вызывающей сомнений.Иначе – беда.