Большая нефть - Елена Толстая

— Ну, что у вас произошло? — жадно спросила она у подруги.

Она слышала, что они разговаривали, и довольно бурно, и даже разбирала отдельные фразы, да что толку! У этих книгочеев пойди пойми, к чему какая-нибудь цитата. Как будто тайный язык. «Печорин», «Онегин»… Со стороны и не догадаешься.

— Я ему отказала, — коротко и трагично произнесла Маша.

Вера оперлась локтями о стойку.

— Дура, — выговорила она. И прибавила: — Это самое мягкое, что я могу тебе сказать.

Маша провела пальцами по переплету «Дворянского гнезда» и прикусила губу, чтобы не разрыдаться.

Междуреченск хорошел, отстраивался. Работал Дворец культуры, кино показывали три раза в неделю, а перед новыми многоэтажными домами уже были разбиты цветники. И с каждым годом все больше появлялось в молодом городе детей.

Володька родился у Буровых несколько месяцев назад. Родился здесь, в Междуреченске. Галина чувствовала себя плохо, всю беременность не вставала с постели, ее почти сразу увезли в больницу. Она не требовала, чтобы ее вернули домой. Понимала: дома за ней ухаживать некому. Марте от своих не оторваться, а Буров все время на работе. Да и вообще, Григорию спокойней, когда жена постоянно под присмотром.

Написали Галининой матери. Та сразу же потребовала, чтобы Галю перевезли в Москву. Там и специалисты лучше, и уход можно организовать… Но… Галина категорически отказалась.

Мать не могла понять почему.

— Галочка, мы беспокоимся только о твоем здоровье. Пойми, никто не хочет разлучать тебя с Григорием. Конечно, мы с отцом считаем, что другой кандидат подходил для тебя лучше… Все-таки с Буровым вы не пара… И по характеру, и по интересам. Ты сейчас закончила курсы, могла бы поступить на работу в хорошее ателье. Шить костюмы артистам. Я уже почти договорилась…

— Нет, — устало ответила Галина. — Я остаюсь в Сибири.

— Почему? — Мать оборвала сладкие речи, тоже стала деловитой: — Назови разумную причину отказаться от высококвалифицированной медицинской помощи. Назови!

— Хорошо, — сказала Галина. — Вот моя причина. Я хочу, чтобы у нашего сына в паспорте было написано: место рождения — город Междуреченск. Это моя разумная причина.

Мать хотела ей возразить, что такую причину ни в коей мере нельзя называть сколько-нибудь «разумной», что рисковать своим здоровьем и здоровьем будущего ребенка — в высшей степени глупо… Но три минуты междугороднего разговора истекли, и телефонистка равнодушной рукой оборвала связь.

Роды были трудными, но врач, молодой специалист Марина, отлично справилась.

— Вы не больны, Галина Родионовна, беременность — это не болезнь, как бы плохо вы себя ни чувствовали, — повторяла она. — Природа на нашей стороне. И еще… — Она чуть покраснела. — Молодой специалист — не значит плохой специалист. Опыта у меня, может, и маловато, зато я еще не забыла то, чему учили в институте. А опыт без знаний иногда может оказаться губительнее для пациента, чем знания без опыта. И вообще, вы не больны, — спохватилась она.

И они прекрасно справились вчетвером: Галина, Марина, природа и маленький Володька.

Теперь Володька был, по мнению Галины, уже не таким уж и маленьким (целых три месяца). Все свое время она отдавала сыну. Буров по-прежнему пропадал на работе. Осваивал кустовой метод бурения. Метод настолько эффективный, что позволит выполнить и, возможно, перевыполнить и без того трудный план.

— Умоляю тебя, Гриша, вынь из моей постели пятилетку, — говорила Галина, когда Григорий, уже укладываясь спать, все еще продолжал рассуждать о производственных проблемах.

Он смеялся, целовал ее и мгновенно проваливался в сон, а она еще долго смотрела на его лицо — широкоскулое, с ранними морщинами, с ранней сединой в ежике серых волос…

— Ты понимаешь, Марта, — призналась как-то Галина своей ближайшей подруге, — с Григорием у нас… не все ладно. Не слышим друг друга. Как будто с разных планет прилетели.

Марта засмеялась:

— Так и есть, Галя. Мы с мужиками нашими — точно с разных планет. Мы с Венеры, а они — с Марса.

— Ты так говоришь, будто мы с Гришей вчера поженились, — обиделась Галина. — Было время-то подумать, понаблюдать и сделать выводы. Моей матери я, конечно, ничего не рассказываю, но… Мучительно это, когда муж с женой на разных языках говорят.

Марта мягко улыбнулась:

— Вон у вас какой переводчик растет, — она показала на коляску, где таращил глаза маленький Володька. — Самый что ни есть универсальный.

— Об этом я и толкую, — сказала Галина. — Ребенку нужен отец. Не сейчас, так позднее. А я все одна да одна… Иногда мне кажется, что моя мать права и развод — единственный выход.

Марта остановилась, посмотрела Галине в глаза:

— Скажи мне прямо: ты разлюбила Гришу?

Галина отвела взгляд, с мучением улыбнулась:

— Ну что ты такое говоришь? Разлюбила! Но что значит любовь, когда взаимопонимания нет? Живем мы с ним по-разному, Марта! Ему одно интересно, мне — совсем другое…

— Любовь — это основа всему, — убежденно произнесла Марта. — Есть любовь — остальное приложится. Думаешь, у нас-то дома все гладенько? Илюша на фронте батальоном командовал. Никаких возражений в доме не терпится. Ну и я тоже женщина с характером, ты меня знаешь… А живем же! Я тебе вот что скажу, Галина: настоящих трудностей вы не знали.

— Мы не знали? — Галина не поверила собственным ушам.

Как это — не знали настоящих трудностей? С юности — в разъездах по стране и везде начинали сначала. Осваивали новые земли, строили дома, работали до кровавых мозолей… Никакой личной жизни. Ночевали в палатках, в землянках, на сырой земле. Богатств не наживали — отдавали себя людям. И… почти не разговаривали друг с другом.

Но Марту такими историями не проймешь. Марта сама нахлебалась и бед, и трудностей, и горестей.

— Ты что же, постоянные переезды ваши «трудностями» называешь? — Она даже засмеялась. — Нет, Галя, не в той стороне ты копаешь. Я тебе вот что скажу, а ты запомни. Если какая женщина на Григория взгляд положит, а он в ответ эдак ласково посмотрит и у тебя сердечко не екнет — вот тогда только разводись.

Галина грустно улыбнулась:

— Долго ждать такую проверку придется, Марта… Он ведь все время на работе.

* * *

Казанец вошел в вагончик внезапно, но никто из сидевших за столом даже не вздрогнул: здесь не привыкли бояться и прятать стаканы или карты. Виталий — насквозь свой парень. Его можно не стесняться. Но свой не свой, а он все-таки начальник. И время от времени об этом напоминал.

— Вы что? — заорал он с порога. — Совсем, что ли, обалдели?

Ребята с картами в руках поглядели на него с удивлением. Виталий думал о том, что сказал ему Михеев. Не Звезда Героя Соцтруда, так орден Ленина… Со всеми вытекающими отсюда… Напрячься, опередить Векавищева — а там уже можно будет и почивать на лаврах. Какое-то время. Пока не замаячит новый стимул рвать пуп.