Щит земли русской - Владимир Буртовой

— Чью кровь думаешь пролить? — спросил Тимарь, а сам в душе принял уже решение: потребуют нукеры его смерти — на колени встанет перед ними, повинится за свою старую глупость, но просить станет сберечь для будущей походной славы его сына Араслана. Пройдут годы, и сын сумеет взять свое, как сделал это он, оттеснив родичей старого Кури. — Я готов предстать перед войском, но ты живи и расти сына моего, брат…

— Это успеется, — ответил Уржа, удивленно посмотрев на Тимаря. — Думаю, греков отдать. Больше пока среди нас некого выдать.

— Торник — посланец императора, — возразил было Тимарь. — Не сотворили бы греки зла нашим вежам.

Но Уржа настаивал на своем:

— Не до нас теперь императору. Помнишь, сказывал Торник, что арабы большой силой идут на Византию. Вновь появится нужда в наших богатырях, десятки посланцев пришлет император и с богатыми дарами. А про Торника и не вспомнит даже. Что стоит жизнь одного? Тысячи таких гибнут в далекой нам Византии.

Тимарь опустил голову, думал, однако, недолго — прав брат, другого пути нет, а своя кровь дороже чужой, — согласился:

— Пусть будет так. Князьям раздай меха из возов грека, а войско пусть насытится кровью чужеземцев. А еще надо пустить слух среди нукеров, что привел грека к нам князь Анбал, что задумали они зло против своего кагана. Если кто и не поверит — не велика беда, зато недруги прижмут лисьи хвосты.

Морщинистое лицо Уржи наконец-то осветилось улыбкой надежды.

— Мудро решил ты, брат, — сказал он и, выйдя из шатра, послал Самчугу за Торником.

Едва Иоанн вошел в шатер, как сзади у него тут же появились два рослых телохранителя, недобро сверкнули обнаженные мечи. Торник хотел было приветствовать кагана, но Тимарь прервал его нетерпеливым жестом:

— Ты убеждал меня, коварный грек, что Русь как спелый плод у дороги, а сорвать его некому! — Тимарь говорил тихо, но Торнику стало жутко от его голоса. — Ты убеждал меня, подлый грек, что Русь — кошель при дороге, и нужно только наклониться поднять его! — продолжал Тимарь, а Торник опускался перед каганом все ниже и ниже: сперва голову склонил, затем надломился в коленях и влажными от пота ладонями коснулся мягкого ковра, но ковер не согрел Иоанна, наоборот, почудилось ему, будто все еще пахнет плохо вымытая кровь князя Анбала, пересиливая запахи копоти светильника и восточных натираний.

— Ты убеждал меня, что в Белгороде нет дружины, а конная застава числом мала! — возвысил голос Тимарь, наливаясь злобой против грека. — Теперь я знаю — тебя послал в степь русский князь. Ты обманул меня и будешь за это казнен!

Нукеры за стенами Белого Шатра притихли, перестали переговариваться вполголоса, слушая грозного кагана.

— О великий повелитель степи, — голос Торника задрожал, а сам он на коленях посунулся по красному ковру к Тимарю, — выслушай меня, и тогда…

Но Тимарь прервал его хрип несдерживаемым криком.

— Наслушался уже! Взять и бросить у шатра связанным! А утром будет казнь обманщикам. При всем войске. Вон ехидну с глаз долой!

— Пощади, о великий каган! — умолял Торник. — Рабом твоим буду бессловесным! Пощади-и-и!.. — хрипел грек и извивался в руках телохранителей. Но печенеги скрутили ему руки за спину, связали сыромятным ремнем и потащили к выходу. За шатром слышно было, как бросили на землю связанное тело, а когда грек застонал, кто-то из нукеров ударил его ногой и крикнул:

— Заткнись, ты! Мигом вырежу язык собакам!

И до утра все затихло, только ухал неподалеку в зарослях над Росью потревоженный многолюдством филин да изредка покашливал один из телохранителей, не в силах совладать с хворью. Тихо было, но Тимарь спал плохо. Слушал ровное дыхание сына пообок — Араслан спал, положив рядом готовый к действию меч и не сняв железной рубахи, скрытой под халатом. Ворочался с боку на бок, в размеренных шагах нукеров страшился распознать крадущиеся шаги наемных убийц, несколько раз поднимал голову с подушки, чтобы лучше слышать, и вновь забывался ненадежным, чутким сном.

Проснулся с головной болью и зло крикнул Самчугу — брить лицо.

Тимарь вышел из шатра, сощурил воспаленные от бессонницы веки, не выдержав встречного яркого солнца. На правом берегу реки, будто напуганные волчьим воем овцы, теснились друг к другу кибитки, а над ними сизой пеленой стлался вечный спутник кочевников — дым костров.

Перед войском со связанными руками стояли греки, и первым из них был Иоанн Торник, как чертополох осенний, длинный и черный. Прыщеватый Алфен то и дело валился на траву. Нукеры поднимали его копьями. Тимарь сплюнул и подал знак Урже:

— Начинай.

Уржа ловко поднялся на красивые носилки между двумя конями, встал над войском и начал громко выкрикивать:

— Храбрые богатыри! Верные нукеры повелителя степей! Много и удачно водил вас в походы великий и славный каган Тимарь! И везде вас тяготили после походов обильная добыча и полон. А теперь идем мы в свои вежи почти пустыми. И повинны в этом коварные греки. Они хитростью через скрытых врагов проникли в наш стан и были приняты нами за посланцев дружественного нам императора. Это они обманули великого кагана, сказав, будто русская дружина ушла из Кыюва. А она сидела за крепкими стенами Белого Города! Это их вина, что нечем порадовать вам старых родителей, нечем одарить жен и невест. Великий каган приговорил казнить их!

Войско, обманутое в своих надеждах поживиться чужим добром, содрогнулось от ярости.

— Сме-ерть им! Сме-ерть! — кричала степь, потрясая мечами и копьями, порываясь тут же произвести страшную расправу.

Еще кричало войско, еще крик этот метался между правым берегом и лесом, а к ногам палача уже упало первое тело — человек нанялся к Торнику в посольскую стражу денег заработать, а нашел смерть на берегу далекой славянской реки Роси. Второй грек пытался было уклониться от удара, но широкий меч настиг его.

Тимарь вздрогнул, когда греки, бывшие стражники при посольстве Иоанна Торника, вдруг с безумными воплями, будто слепые, кинулись бежать в разные стороны. Один упал сразу, трое были настигнуты печенегами и убиты в спину копьями, а двое, несуразно раскачиваясь — руки у них были связаны за спинами и бежать было неудобно, — все же достигли плотной стены войска. Но от волка спасения в когтях у барса ищет только обезумевший.

Добежали и грудью ударились о густой ряд склоненных копий и так стояли, пронзенные, некоторое время, хватая широко раскрытыми ртами свежий утренний воздух: потом повалились навзничь, разбросав по траве ноги.

Тимарь и сам уже разъярился от вида пролитой крови, а Уржа, стоя перед Торником и Алфеном, по-заячьи быстро-быстро дергал ноздрями.

— Этих — на березы! — закричал вдруг Уржа и холодным клинком меча ткнул в грудь сомлевшего до бесчувствия Алфена. Пот и слезы смешались на толстых щеках Алфена. Ноги уже не служили ему. Подскочили нукеры, разрезали ремни на руках, подняли. Грек рванулся вдруг из крепких рук печенегов и кинулся на колени перед Тимарем, торопливо — не опоздать бы спасти жизнь! — засунул руку за отворот затертого халата и выхватил заветный кошель с золотом, протянул кагану.