Преступление доктора Паровозова - Алексей Моторов

Длинная стрела со зловещим черным оперением торчала в дереве, а в сторонке у дорожки стоял его старый знакомый Коля Долбитиков из третьего отряда и так же восхищенно улыбался. Мэлс начал вытаскивать стрелу, почему-то для него стало очень важным прежде всего вытащить эту стрелу, и так же, как с тем ножом, ему пришлось попотеть. Наконец справившись, Мэлс изломал стрелу на мелкие кусочки и приблизился к Коле. Видимо, он хотел что-то ему сказать, но в последний момент передумал и просто вырвал у него лук.

Наступив на один конец, Мэлс Хабибович сломал лук пополам, а разорвать тетиву так и не смог. Коля Долбитиков сделал лук на совесть. Не совладав с упрямой веревкой, Мэлс забросил обломки в кусты. Повернувшись к Коле, он решил все-таки сказать пару ласковых, но, посмотрев ему в глаза, почему-то опять передумал.

На ближайшем педсовете Мэлс предложил было от Коли избавиться, в том смысле, чтоб отправить его от греха в Москву, к родителям, но что-то там было неблагополучно с родителями, и Колю оставили до лучших времен.

Лучшие времена не заставили себя долго ждать. Коля задумал сделать катапульту. Если нож и лук со стрелами он мастерил несколько дней, то катапульта у него вышла за считаные минуты. У склада нашлась пустая железная бочка, а за баней — широкая и длинная доска. За четверть часа он прикатил к бассейну бочку и притащил доску. Не хватало только снаряда. А вот и он, конгломерат из нескольких кирпичей, склеенных цементом, лежит возле забора у нового корпуса, тяжелый такой бульник, замучишься переть.

Сейчас нужно правильно положить доску, ровно посередине бочки, и на один конец установить этот кирпичный снаряд. Коля поправил всю конструкцию. Вроде все нормально. Теперь пора.

Он забрался по лесенке на бассейн, перелез через бортик, прицелился и прыгнул на свободный конец доски.

Получилось просто невероятно здорово! Камень взмыл в небо и, перелетев через бассейн, с жутким грохотом врезался в массивный стальной цилиндр компрессорной установки.

Вполне удовлетворенный зрелищем, Коля Долбитиков пошел за очередной порцией приключений. Если бы он в этот момент оглянулся, то увидел бы Мэлса Хабибовича, который вылез из-за компрессора и теперь стоял, стряхивая с себя куски кирпича. Не знаю уж, что занесло нашего начальника к бассейну, но он зачем-то решил подкрутить какой-то вентиль для подачи воды. Бассейн совсем недавно установили, и все им невероятно гордились.

Когда над его головой разлетелся в пыль двадцатикилограммовый снаряд, Мэлс подумал, что это взорвался компрессор, и попрощался с жизнью.

Он так и сказал потом на педсовете, что за секунду перед ним пронеслась вся его жизнь. Когда эта секунда прошла и он открыл глаза, то увидел, что трехметровый компрессор как стоял, так и стоит. Зато земля вокруг усеяна кирпичной крошкой. Эта же крошка была у него в волосах и на одежде. Тогда Мэлс Хабибович выпрямился во весь рост, пытаясь обнаружить источник непонятного происшествия. Источник в виде Коли Долбитикова удалялся от бассейна, весело насвистывая.

Мэлс даже не стал его догонять и орать, просто он понял, что Коля — это Немезида, а на нее хоть оборись, не поможет.

Таким образом, слава Коли Долбитикова была стремительная и заслуженная, несмотря на то, что все пионеры звали его Долбанутиков, а часть вожатых и пионеры старших отрядов и вовсе Долбое… Ну да ладно, это они от зависти. Зато Коля что ни день обогащал свою биографию новыми подвигами. Ни дня без строчки. Ведь он потом много лет в лагерь ездил. Живая легенда — и никакой иронии. Вот имена многих вожатых забылись, начальников помнят не всех, а скажи любому — «Коля Долбитиков», все, даже самые равнодушные, перебивая друг друга, начнут с восхищением рассказывать о Коле. И у каждого будет своя история.

В какой именно момент все взяло и вдруг резко поменялось? Мне кажется, я знаю. Бардак начался в апреле-мае восемьдесят восьмого. И начался он с мотоциклистов.

В ту весну на дорогах вдруг массово появились мотоциклисты. Они сбивались в огромные стаи, носились по улицам на своих железных конях, нагоняя страх на обывателей. В основном это были совсем молодые ребята, часто несовершеннолетние. Подражая рокерам, которых показывали в американских фильмах, вместо шлемов они стали повязывать банданы и катать девушек на заднем сиденье.

Бились они так, словно орешки щелкались. Никогда, ни до, ни после, мы не снимали такого кровавого урожая, как тогда. Покалеченных рокеров везли ежедневно, бывало, что и группами. Самые страшные повреждения были у пассажиров, вернее пассажирок.

А потом кто-нибудь из уцелевших решал приехать и поддержать своих раненых товарищей. Обычно это выглядело так. Ближе к вечеру к приемному отделению больницы подъезжала кавалькада мотоциклистов. Когда скромная, не больше десятка, когда огромная, под сотню. Поревев моторами на все лады, оставив пару человек охранять транспортные средства, они врывались в приемный покой и начинали все крушить на своем пути.

Больше всего им нравилось разносить стеклянные полки в шкафах с растворами. У многих в руках были палки, биты, велосипедные цепи. Почти все поддатые. Они постоянно выкрикивали что-то типа — лечите нашего друга, суки, а то мы вам устроим, как будто то, что они творили, было цветочками. Доставалось всем. И врачам, и даже пациентам. Шакалья свора, одуревшая от собственной борзости и безнаказанности.

Врачи ультимативно потребовали защиты. Именно тогда в больницах появились первые охранники. К нам отправили сержанта милиции с пистолетом. Однажды ему пришлось стрелять в воздух, и сразу ночные визиты любителей мотоспорта пошли на спад. Через год мотоциклетные травмы стали более редким явлением, а через пару лет и вовсе сошли на нет. И не потому, что эти ребята, перехватив культурки, вдруг разом воспитались. Просто они закончились. Я же сказал, бились ежедневно.

Но с тех пор пошло-поехало. Взять хоть огнестрельные ранения. Это же была редкость, экзотика. За первые шесть лет я видел их всего четыре раза. Несчастный случай на охоте, в воинской части, самоубийство, покушение на убийство. А в последний год работы в реанимации огнестрельные ранения привозили еженедельно, бывало, что и каждый день.

Правда, книги тогда можно было читать любые, и те, что раньше были под запретом, но утешало это немногих. Хотя при чем тут книжки? Да сам не знаю.

* * *

До работы в Первой Градской я даже не подозревал, насколько мужчины отличаются от женщин. Говоря это, я имею в виду не известные всем отличия анатомо-физиологические, а другие, более глобальные. Порой мне кажется, что женщины и мужчины — два разных биологических вида. Вот и сегодня, не успел зайти в свою женскую палату, тут же все со мной хором поздоровались. Только спросил, как прошла ночь, как мгновенно началось:

— Ой, доктор, а я так и не прилегла!

— А что такое? Опять колика?

— Да нет, доктор, не колика. Всю ночь у окна стояла, у нас же вечером трубу на улице прорвало. Как же, думаю, доктор наш на работу утром пойдет, ведь какая лужа огромная перед крыльцом! А вы ее так ловко сейчас перепрыгнули, ну чисто мальчик!