Россия и русские в современном мире - Наталия Нарочницкая

В Париж я, конечно, езжу регулярно, и каждый день там наполнен сразу несколькими встречами и выступлениями. Вот сейчас еду в Европарламент по приглашению группы «зеленых» – депутаты попросили выступить на тему российско-грузинского конфликта.

– То есть представительство института не замыкается только на изучении демократии и на правах человека – это еще и площадка для общения с различными политическими силами в Европе?

– Конечно. Я сразу им, в первых же интервью, изложила свою концепцию: я не буду выискивать тамошних маргиналов, которые ненавидят собственное правительство, то есть не буду действовать так, как они действуют в России. Наоборот, я хочу влиться в гущу общественной дискуссии в Европе, пообщаться там с интеллектуальным сообществом, с неправительственными организациями. Причем я уверена, что ставить вопросы для обсуждения надо в разрезе, с которым они до этого не сталкивались. Я давно заметила: европейская общественная мысль настолько за последние 30 лет закоснела в догматизме и кликушестве! Точно так же, как у нас в период застоя, когда, кроме «учение Маркса всесильно, потому что оно верно», трудно было что-то найти, у них сейчас все разговоры про их либерализм. И поэтому я их, например, спрашиваю: как эволюционирует категория свободы? Вот великие либералы нашего прошлого, которых я на самом деле почитаю, они разве не перевернулись в гробу, увидев современного обывателя, которому абсолютно безразличны великие темы человечества и для которого апофеозом свободы считается парад сексуальных меньшинств? Вот к чему это свелось все…

– Раз вы последнее время часто бывали в Европе, расскажите, какое там сейчас к нам отношение. То и дело можно слышать, что Россия, мол, действиями в Грузии запугала европейцев…

– На самом деле наоборот: европейские СМИ запугивают в значительной мере своего обывателя. И не секрет, что давление на Россию – идеологическое, мировоззренческое, с обидными кличками – сейчас многократно превосходит то, что было во время СССР. Европа так и не избавилась от своей неуверенности перед нашей огромностью, потенциальной самодостаточностью; перед нашим всегда самостоятельным поиском; перед нашей способностью выстаивать и возрождаться после таких испытаний, которые, казалось бы, должны были уничтожить само побуждение к исторической жизни. Пушкин был прав: «Европа по отношению к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна». Иррациональное беспокойство европейцев в отношении России подкрепляется тем, что наша страна – слишком большая величина, которая, даже в состоянии упадка, все равно не позволяет управлять миром из одной точки. Вокруг России всегда будут, по истечении короткого периода хаоса и паралича, складываться какие-то конфигурации, которые не позволят управлять миром, не считаясь с ней. То есть Россия всегда будет системообразующим элементом международных отношений. А этого хотели ее лишить, думали, что на этом уже поставлен крест. И поэтому Европа нервничает. И я считаю, что весь сыр-бор на Западе не столько из-за Грузии, сколько из-за проблемы, которую они увидели: что им делать с более сильной Россией, которая осмеливается отстаивать свои интересы, которая провела красную линию: все, дальше мы отступать не будем!

Но, с другой стороны, я знаю много интеллектуалов в Европе, представителей истеблишмента, бизнеса, особенно в Германии, которые придерживаются мнения, что Россию надо воспринимать такой, какая она есть, и не надо ее учить. Так что на самом деле у меня нет апокалиптичных настроений, даже глядя на некоторую истеричность отношения к действиям России на Кавказе, потому что за этой истерикой ничего особенного и нет. С экспертной точки зрения – есть лишь призыв как-то внять мнению Запада. Конечно, наш корабль нагружен, идет по бурному морю, но есть все шансы пройти…

– Так что в итоге с проектом однополярного мира? Он не удался?

– Сама идея однополярного мира была обречена, она могла реализоваться только в том случае, если бы Россия умерла как историческая инициатива. Я пришла к выводу, что американский проект однополярного мира, запущенный в начале 90-х годов, оказался плохо просчитанным. Американцы просто неверно оценили скорость движения других участников среды, в которую они запустили свой проект. Он летит, а траектория других участников изменилась: есть Индия и Китай, которые развиваются быстрее, чем они думали; Россия не умерла, начинает восстанавливать свою национальную государственную волю (конечно, мы можем сколько угодно критиковать внутреннюю экономическую политику и социальную – здесь действительно масса непаханого, но факт тот, что резко сократились возможности экономического и прочего давления на Россию). На самом деле американцы просто не сумели через этот проект создать самовоспроизводящейся и саморегулирующейся системы международных отношений. Вот биполярная система – как угодно к ней можно относиться, но она была настолько самовос-производящаяся, что американцам пришлось насильно рушить региональные опорные структуры этой системы. В каждом регионе они устраивали катаклизмы, чтобы поломать региональную структуру соотношений сил и сделать ее пригодной для реализации уже своего доминирования. И в итоге они уже везде завязли, и их ресурс единоличного управления в конце концов проявил свою небезграничность, они очень отягощены этим.

– Как вы считаете, могли бы мы действовать на Кавказе как-нибудь по-другому? Отказаться, например, от признания Южной Осетии и Абхазии? Ведь именно это просто взбесило Запад…

– Решение наше правильное совершенно, и если бы мы не защитили и не признали Абхазию и Южную Осетию, в конечном итоге нас оттуда бы вытеснили, и высадились бы туда американцы – и тогда все. По их замыслам, плацдарм для поджога Северного Кавказа должен был быть, конечно, в Абхазии и в Южной Осетии. Глубоко убеждена, что если бы по итогам этой авантюры Саакашвили мы не конвертировали военные результаты в политическую позицию, было бы хуже, чем если бы мы вообще не вмешивались. Потому что точно начался бы пожар на всем Кавказе: было бы десять новых бесланов. Все кавказские народы сочли бы, что на Россию нельзя положиться. Считаю, что произошедшее теперь очень сдержит любые сепаратистские брожения на Кавказе. Очень важно, чтобы наши кавказские пылкие народы могли ощущать себя носителями большой российской гражданственности. Но ощущение это у них будет только в том случае, если эта гражданственность того стоит: если они понимают, что Россия – действительно сильное волевое государство, которое берет на себя ответственность и способно защитить.

Так вот, если бы мы поступили сейчас на Кавказе как-то иначе, тогда там начался бы пожар и точно осуществились бы мечты лорда Пальмерстона во время Крымской войны о том, чтобы граница России проходила севернее Терека и Кубани. Кстати, не надо забывать про преемственность англосаксонских интересов в отношении этого региона. Есть неизменное желание укротить влияние России именно через оттеснение от стратегических регионов. Британия абсолютно равнодушно относилась к тому, что русские осваивали подступы к Северному Ледовитому океану, но когда они вышли к Кавказу и к Черноморью – все! Британия стала проявлять к этому самое пристальное внимание и заинтересованное участие. Лондон всегда вмешивался во все договоры и отношения России со всеми средиземноморскими и черноморскими державами, стремился, чтобы без него там никогда и ничего не происходило.