Россия и русские в современном мире - Наталия Нарочницкая

Когда мы говорим об общности западной и русской христианской культур, мы должны больше думать о том, что нас сближает, делает одной цивилизацией. В своих статьях я, как консерватор, стараюсь проследить процессы, уходящие корнями в историю. Одна цивилизация – русские, сербы, французы, датчане, немцы, британцы. Тогда не существовало конституций, не существовало современных клише, таких как права человека, гражданское общество. Существовала patria nostra. Религиозно-философская картина мира была общей и ценности – представления о добре и зле, о чести и бесчестии – были одинаковыми. И в наши дни, когда мы говорим о разных подходах к демократии, мы должны понимать, что демократические институты и декларации сегодня заложены во всех мировых конституциях, но это не делает Россию или Данию одинаковой цивилизацией с Индией, Китаем или странами Африки. Все гораздо глубже. Если русские интеллигенты на протяжении всей истории восхищались великой классической европейской культурой и были подвержены ее влиянию, то некоторые из наших воинствующих либералов, стремящихся к примитивной вестернизации, они ничего не знают о глубоких христианских корнях европейской культуры, просто безграмотны. Сегодня необходимо расширять и лелеять элементы общности и понять, что мы по-прежнему один мир.

К сожалению, молодые люди в России сегодня тоже не просвещены относительно своей собственной русской культуры. Это тоже проблема, думаю, она возникает и в других странах. Считаю, что мы должны сделать все, чтобы сохранить и свою, и великую европейскую культуру. Наш фонд был создан с этой целью, у нас есть «Столетие» – ежедневная общественно-политическая интернет-газета и сайт «Перспективы», где представлены «сливки» российской и зарубежной аналитики. Последние два года мы регулярно организуем в фонде круглые столы, печатаем альманахи по их итогам. Мы запустили несколько телевизионных проектов на региональном телевидении: записываем беседы в формате «без галстука», беседуем с публичными людьми первой величины – олигархами, кинорежиссерами, учеными, профессорами или военными высокого ранга. Выстраивается задушевная беседа, без деклараций, в течение которой мы стараемся обсудить нравственные, исторические или политические проблемы нашей жизни. Мы, конечно, представляем определенные ценности.

– Вы часто говорите о защите русских ценностей, русской культуры. Как в этом ключе вы оцениваете советскую эру, этот период российской истории?

– Ответом на этот вопрос будет реплика из моего интервью к годовщине революции для «Российской газеты»: мы должны учиться осмысливать свои грехи и заблуждения, истоки взлетов и падений вне зависимости от того, как мы их оцениваем. Это наша история, это мы сотворили ее. Даже если наша мать не во всем совершенна, мы все равно должны уважать ее. Мы не можем отделять себя от своей истории. Для себя я полностью отвергаю революцию, как идею, как проект. Для меня революция – это трагедия. Но в течение этих 70 лет миллионы людей влюблялись, женились, рожали детей, учили их быть честными и хорошими, не врать. Мы не должны отрицать этот исторический опыт, мы должны уважать его.

Я чувствую, что нация приближается к более философскому подходу к этой теме. Это естественно по истечении времени. В СССР ходило много анекдотов, мы смеялись над доктринами: «Прошла зима, наступит лето – спасибо партии за это!» В ранние 1990-е произошло крушение иллюзий, потеря единственного авторитета. Мы должны быть более зрелыми, посмотреть на вещи более философски. Мы большие нигилисты. Это типично для российской социальной психологии: любое учение у нас становится религией, и, когда происходит разочарование в ней, мы встаем на противоположную позицию – полного отрицания. Мы нация крайностей – это и хорошо, и плохо.

– Хотелось бы узнать, как повлиял коллапс советской системы и сама система на образовательные стандарты в России?

– Когда я работала в Секретариате ООН, а это продолжалось все 1980-е годы, я, конечно, перед этим получила образование в политическом институте, в МГИМО, к тому же у меня были очень образованные родители. Я была удивлена и шокирована неграмотностью и полным отсутствием эрудиции практически у всех моих коллег, особенно американцев. Конечно, советская система образования была далеко не совершенна и была сильно идеологизирована, но, с другой стороны, она впитала в себя старые традиции дореволюционных гимназий. Мы изучали даже немецкую литературу в оригинале. Конечно, теперь стандарты ниже, но они ниже везде. Страдает системность образования. Мы получаем очень узких специалистов, которыми легко манипулировать.

– Вы фокусируетесь на христианстве, как это сочетается с тем, что Россия – многонациональная многоконфессиональная страна?

– Я много писала об этой дилемме. Это исторический факт, что многие национальные меньшинства Российской империи, а затем Советского Союза присоединялись к нам без вооруженных конфликтов, даже просили об этом. Они присоединялись к русской православной монархии, и это не беспокоило их. Они знали, что никто не будет заставлять их изменить свое вероисповедание, национальные традиции.

Я уверена, что представление о структуре государства, где должен обязательно превалировать атеистический нейтральный подход, это неправильное представление. Мне довелось работать в ООН в группе представителей различных стран. Кто-то из моих коллег был неверующим, а одна моя приятельница была мусульманкой, она владела пятью языками, читала Толстого и Достоевского. Она носила длинную юбку и хиджаб, но это не мешало ей быть высокоинтеллектуальной. И христиане были для нее более прозрачными, более понятными, поскольку она знала, что они верят во что-то хорошее и высокое. Плоть и кровь разделяют, но дух соединяет.

Я выступала в таком ключе во многих мультикультурных аудиториях в России, и у меня никогда не было проблем. Проблемы возникали скорее с воинствующими либералами-атеистами. Представители других конфессий понимают мое послание: будьте собой, не пытайтесь раствориться. Если ты глубоко верующий, ты понимаешь ответственность перед Богом. Но не следует использовать свою веру как инструмент борьбы.

– Нам рассказывали, что одна из целей фонда – укрепление позиций России во внешней политике, возвращение ее влияния. Какое место в мире, по-вашему, должна занимать Россия?

– Иметь независимую внешнюю политику, участвовать во всех трендах глобализации безо всякого диктата с чьей-либо стороны. Это единственный путь. Я считаю, это естественно – большие страны, большие национальные объединения обладают особой социальной и психологической энергией. Вспомните период ранних 1990-х – у России все еще было ядерное оружие, необъятная экономика. Но мы потеряли все – уважение, роль в мире, право говорить да или нет, когда это в наших интересах, – просто потому что не существовало национальной воли, морального ядра, не было возможности найти в обществе консенсус относительно нашего прошлого, настоящего и будущего, общество было атомизировано. И это в стране с такой историей, победившей фашизм, с такими природными ресурсами! И с таким, я надеюсь, великим будущим.

Мы хотим быть равным партнером. Другие акторы международного процесса должны уважать нашу идентичность и уважать наше право соглашаться и не соглашаться с чем-либо. Конечно же, надо быть мудрым в политике и соблюдать баланс сил для того, чтобы национальные интересы не трансформировались в национальное эго, игнорируя другие стороны. Однако, как только у нас постепенно начался процесс восстановления, мы увидели, что некоторые на Западе предпочитают иметь дело с таким государством, каким Россия была короткое время в начале 1990-х.