Стена памяти - Энтони Дорр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прости, что опоздала, говорит она.
Статная, стройная. Брови вразлет, все тот же узкий нос. Ни косметики. Ни украшений. Все те же бледно-голубые глаза, те же волосы.
Она слегка склоняет голову набок. Дай посмотрю на тебя. Как ты вырос.
Я купил билеты, говорит он.
Как поживает мистер Уимз?
О, мистер Уимз так просолен, что будет жить вечно!
Они пускаются в путь по дорожке между рядами скамеек и сияющими деревьями. Она время от времени берет его за руку, чтобы поддержать, но ее прикосновение только еще больше его сбивает.
Я думал, может быть, ты где-то далеко, говорит он. Может быть, уехала куда-нибудь к морю.
Оставив коляску у входа, Руби поднимает к груди ребенка, завернутого в голубое шерстяное одеяльце. Проходят через турникет.
В здании Аквариума полутемно и влажно; вдоль прохода с обеих сторон остекленные емкости с водой. С потолка свисают папоротники; маленькие мальчики подлезают под медные поручни, прижимаются носами к стеклу. Я думаю, ему тут нравится, говорит Руби. Что скажешь, кроха? Глаза младенца широко открыты. За стеклом по медленным эллиптическим орбитам плавают рыбы.
Вот перед ними кальмар – полупрозрачный, с вьющимися штопором хвостами; вот искрящиеся, похожие на подводные фонари, розовые осьминоги; вот рогатый кузовок – похожая на коровку с рожками тропическая лучеперая рыба, отливающая синим, фиолетовым и золотым. Выстланные стеклянными плитками цвета морской волны арочные своды галереи блестят и переливаются, отбрасывая на пол колеблющиеся световые блики.
В центре здания круглый бассейн, в глубинах которого то туда, то сюда будто по команде проносятся темные силуэты. Это там кто, щуки, что ли? – бормочет себе под нос Руби. Как думаешь?
Том моргает.
Что-то ты бледный какой-то, говорит она.
Том трясет головой.
Она помогает ему выбраться на свежий воздух – туда, где небо и деревья. Ребенок снова в коляске, он очень внимательно разглядывает облака и сосет кулак, а Руби ведет Тома к скамейке.
По белому, высоко над рекой вознесшемуся мосту медленно едут легковые и грузовые машины… Вот проползает белый лимузин… Вдали посверкивает город.
Спасибо тебе, говорит Том.
За что?
За это.
Тебе сейчас сколько, Том?
Двадцать один. Так же как и тебе. Ветерок шевелит деревья, листва дрожит и лучится. Вокруг все блестит и сияет.
Мир летит в тартарары, но дети все равно рождаются, шепчет Том.
Привстав, Руби заглядывает в коляску, что-то там поправляет, и на миг между воротником и волосами проглядывает голая шея. Вид этих двух шишечек, двух позвонков, обтянутых бледной кожей, исполняет Тома такой нежности и тоски, что все окружающие лужайки исчезают. Какое-то мгновение ему кажется, что Руби медленно от него удаляется, словно он пловец, захваченный отливным течением, и с каждым гребком его относит от этой ее шеи все дальше и дальше. Потом Руби опять садится, парк снова оживает, и скамья снова становится Тому твердой опорой.
Когда-то я думал, говорит Том, что должен расходовать свою жизнь осмотрительно. Как будто жизнь это кошелек с мелочью. Сколько там у тебя этих монеток есть, столько и есть, так что не надо тратить все сразу.
Руби поднимает взгляд. Смотрит. Ее ресницы подрагивают.
Но теперь я понимаю, что жизнь – это единственное, чего не истратишь. Она может кончиться у меня, может кончиться у тебя, но во всем мире ее запас никогда не кончится. И всем нам очень повезло… – ну, что мы в этом тоже как-то участвуем.
Она все смотрит. Держит его взгляд. Но некоторым везет меньше, чем они того заслуживают.
Том отрицательно качает головой. Закрывает глаза. Мне тоже везет, даже очень. И я ведь – что ж… я абсолютно счастлив.
Ребенок в коляске поднимает возню, хныкает, вот-вот заплачет. Проголодался, объясняет Руби.
На дорожке между ступнями Тома гравий превращается в открытый люк, черный, как жерло шахты; Том неотрывно в него смотрит.
Ну, все в порядке? Будешь молодцом?
О’кей. В порядке. Буду.
Пока, Том. Она разок касается его руки, встает и смешивается с толпой, толкая перед собой коляску. Он следит за тем, как она постепенно исчезает: сначала ноги, потом бедра, потом плечи и, наконец, ярко-рыжий затылок.
После чего Том просто сидит, сложив руки на коленях; вот и еще день прошел, а он все жив.