Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди

— Книжку приготовила? — спросил Фредди.

— Ага, вот она!

— Кто ж ее так зачитал, беднягу?

— Это не я! Ну, чуть-чуть я…

— Молодец, давай ее сюда…

Ему хотелось как можно быстрее покончить с делом и уйти. Ему не хотелось обидеть девочку, бедную несчастную калеку, которую ждет тяжелая операция с проблематичным исходом, и он гасил торопливость, сдерживал себя из последних сил. Взгляд Фредди во время разговора не отрывался от Арлекина, словно гость в любую секунду ждал от кота какой-то пакости. Желая соответствовать, Арлекин заворочался, моргнул, сладко потянулся — и опять провалился в сон.

Сам ты калека, молча сказала Вера.

Она раскрыла книгу на той странице, что положено — слова «титульный лист» были ей в новинку — и протянула книгу Фредди. Протянула, но, пользуясь своим больничным положением, иллюзией слабости, не подняла — так, чтобы Фредди наклонился вперед и вниз.

Над его плечом открылось зеркало, висящее над умывальником. В зеркале Вера видела спину Фредди, укрытую халатом, видела себя и Арлекина. Только там, в зеркале, в отличие от палаты, Арлекин лежал на сиденье кресла-коляски один-одинешенек, а отражение Веры нервно разгуливало от двери к умывальнику, скрестив руки на груди. Почуяв внимание оригинала, отражение подмигнуло Вере — наверное, хотело успокоить, приободрить, но получилось не очень.

Я боюсь, поняла Вера. Я сильно-сильно боюсь.

— Свет мой, зеркальце, — пробормотала она.

— Что? — удивился Фредди.

Когда до него дошло, что, было поздно.

Зеркало, отметил Ямщик. Зеркало в пластиковой раме кофейного цвета, с дурацкими вензельками по краям. Зеркало над умывальником, на стене, по левую руку от входа в палату. Ай, молодцы! Ну, Верка; ну, Арлекин! А я, дурак, боялся, что вы не справитесь…

Проблему обозначил он, еще вчера, но диспозицию и стратегическое — во как! — решение предложил генерал Верунчик. Было важно не допустить, чтобы хитрожо… — не при детях! — хитроумный двойник, войдя в палату, бросил в зеркало взгляд. Ямщик не мог сказать точно, увидит двойник в зеркале его, зазеркального конкурента, или нет, но даже если был один шанс на дюжину, что увидит — это грозило сорвать всю затею.

— Я сяду здесь, — сказала Вера.

Она откатила кресло к противоположной стене, установив его между кроватями. Села, чинно сложив руки на коленях; вспомнила про книгу для автографа, взяла с подушки томик в мрачной обложке.

— Фредди обратит внимание на книжку?

Двойника Вера звала Фредди, в честь Фредди Крюгера, обаятельного кошмара с улицы Вязов, и Ямщик не возражал.

— Обратит, — согласился он. — Должен.

— Фредди войдет, — развивала идею Вера, — и посмотрит на меня. Он повернет голову ко мне, значит, отвернет от зеркала. На затылке глаз нет, это хорошо. Арлекин! Иди сюда! Фредди знаком с Арлекином?

— Знаком, — подтвердил Ямщик. — От Фредди наш Арлекин и сбежал. Вон, клык себе сломал, ниндзя.

— Умница! Хороший кот, — развалившись пузом кверху на девчачьих коленках, укрытых тонким пледом, Арлекин урчал как трактор. Когда Вера почесывала ему живот, он хватал руку всеми четырьмя лапами, демонстрируя инстинкт убийцы, но когтей не выпускал. — Вот пусть Фредди его и увидит. Я, книжка и кот. Фредди будет думать: тот кот? Не тот кот?! Откуда? От верблюда! Мы его отвлечем, да?

— Да. Ты не задумывалась о военной карьере?

— Нет, я буду банкиром. Ну, банкиршей. Ты видел, какая у меня классная книжка? Классней не бывает!

— Это моя книжка, — напомнил Ямщик. — Классная, ясен пень.

— Нет, ты смотри, какая она потрепанная! Все писатели любят, когда им дают на подпись старенькие книжки. Это значит, что книжку много раз читали. Писателю приятно, он тогда не просто подписывает, а еще и пишет что-нибудь хорошее. «Умненькой девочке Вере», например.

— Ты-то откуда это знаешь?

Ямщик попытался вспомнить, какие книги он подписывал с бо̀льшим удовольствием, новые или старые, и не смог.

— На форуме вычитала, — отмахнулась Вера. — В сообществе любителей творчества.

— Моего?

— Нет, кого-то другого. А какая разница?

Действительно, подумал Ямщик. Какая разница? Никакой. Он подумал это тогда, когда Вера еще только хвасталась затрепанным «Эвольвером», как хвастаются антикварной редкостью, купленной по случаю за гроши; он подумал то же самое сейчас, когда двойник стоял к нему спиной, с книгой и авторучкой в руках, собираясь расписаться на титульном листе.

Какая разница?

Он прислушался к себе. Ничего. Все, как обычно, если не считать возбуждения бегуна на старте, за миг до выстрела пистолета. От договора с бесами Ямщик ожидал чего угодно, большей частью неприятного, если не гибельного, и все ожидания пошли прахом. Ничего. Может быть, это и есть неприятное? Гибельное? Ты не чувствуешь ничего особенного, привыкаешь к этому — какая разница? — и когда особенное выскочит из-засады, вырвется из-под контроля, ты впадаешь в ступор: кролик при атаке удава…

Хватит!

Гнилая интеллигентская рефлексия, замена поступков переживаниями — если есть худшее время для этого, так вот оно, прямо сейчас.

— Свет мой, зеркальце, — произнесла девочка в кресле.

— Что?

Двойник замер, склонившись над раскрытой книгой; авторучка дамокловым мечом повисла над титульным листом. Стоп-кадр: казалось, слова Веры заморозили двойника, превратили в ледяную статую.

— …скажи, да всю правду доложи! — срывающейся скороговоркой выкрикнула девочка. — Кто тут настоящий?! Настоящий Ямщик Борис Анатольевич?

— Я! Я настоящий!

Он успел первым. Двойник открыл было рот для ответа — не важно, какого! — но Ямщик его опередил. «Последняя проверка?! Или просто…» Так или иначе, это уже не имело значения, потому что Вера подняла перед собой зеркальце, которое до сих пор прятала под пледом. Подняла отражающей поверхностью от себя, как поднимают распятие, защищаясь от нечистой силы. Круглое озерцо бурлящего тумана — против истекающего дымом квадрата на стене.

Две параллельные плоскости.

Два зеркала.

Туман вскипел. Дым взорвался седыми гейзерами. Зазеркалье с хрустом потянулось, словно дитя спросонок, и Ямщик едва устоял на ногах. Мироздание схлопнулось, вытянулось змеёй, проглотившей копьё. Змея простёрлась в бесконечность — возможно, где-то там, в лабиринте неевклидовых пространств, она закольцевалась, заглотив свой хвост вселенским Уроборосом.

Но змея тоже не имела значения. Значение имел только зеркальный коридор.