Ворон. Кровавый глаз - Джайлс Кристиан

— Он не знает, куда отвели пленного англичанина, — сказал Освин, взглянув на Пенду.

Дружинник пожал плечами, наклонился и снова принялся за работу. Он приставил лезвие к сжавшемуся члену, и валлиец пронзительно вскрикнул. Пенда медленно покачал головой и убрал нож. Пленник с мольбой посмотрел на Освина. Тот кивнул, предлагая говорить ради его же собственного блага.

— Он говорит, что если им удается захватить какую-нибудь важную птицу, слишком ценную для того, чтобы продавать на рынке рабов, то такого типа отводят в Карн-Диффрин, — сказал Освин. — Это небольшая крепость в долине, к северу отсюда.

При упоминании этого названия кто-то из уэссексцев вполголоса выругался.

— Я знаю это место, — сказал Пенда. — Многие из нас его знают.

— Он клянется, что больше ничего сказать не может, — закончил Освин.

Пенда почесал шрам под подбородком, затем схватил волосы валлийца в кулак, запрокинул его голову назад и полоснул ножом по кадыку. С тихим булькающим звуком из перерезанного горла пленника вырвался последний вздох.

— Зубы Одина, Пенда! Он мог бы рассказать нам еще много всего! — воскликнул я, глядя на то, как умирал валлиец, выпучивший глаза от ужаса. — Можно было бы спросить у него, сколько человек в Карн-Диффрине, долго ли добираться туда, да мало ли что еще!

Дружинник вытер нож о рубаху убитого, поднялся на ноги и сказал:

— Если бы мы продолжили расспросы, парень, то этот бедняга начал бы нам лгать. Он выдумал бы целый мешок с конским дерьмом, только чтобы нас запугать.

Он указал на уэссексцев. Те стояли полукругом и всматривались в темноту так, словно ожидали в любой момент угодить под дождь стрел и дротиков.

— Этим парням ложь не нужна, Ворон. Дела и без того обстоят хреново.

Я не мог оторвать взгляд от черной кровавой пены, вытекающей из раны на шее валлийца. Тело умирающего выгнулось, ноги судорожно дернулись, и он затих.

Мне стало тошно. В том, что мы сделали, не было чести. Я испугался того, как к этому отнесутся боги, затем вспомнил слова Глума о том, что мы слишком далеко от них. У меня заледенела кровь. Если этой землей правит христианский бог, то что может ждать здесь меня? Я тряхнул головой, прогоняя эту мысль.

Пенда пихнул меня в плечо и сказал:

— Проснись, парень. Мы ведь не могли его отпустить, так? Этот сукин сын уже мог не бояться нас, так что на его болтовню все равно нельзя было бы положиться.

Дружинник указал на промежность убитого. Я даже в полумраке разглядел, что его штаны стали темными и липкими от крови.

— Этот неуклюжий вол Освин не смог держать ублюдка неподвижно, — мрачно объяснил он. — Я перерезал ему вену. Бедный кусок дерьма все равно умер бы от потери крови. — Пенда знаком приказал Освину и Кенреду бросить труп в реку. — Он изрядно наврал бы нам и умер бы от потери крови, — заключил дружинник.

Наверное, Пенда был прав, когда говорил, что наши люди не нуждались в том, чтобы пленный валлиец подкормил страх, и без того жадными крысами пожирающий их внутренности. Ведь мы находились в опасности, а страх способен сделать человека слабым.

Гладкие камни, набитые в одежду убитого, быстро утянули его на дно реки. Мы продолжили путь на север и теперь, не обремененные пленником, двигались гораздо быстрее. Освин увел всех в сторону от реки, опасаясь, что нас увидят в отсветах, отражающихся от воды. Теперь мы следовали за ее изгибами на некотором удалении. У нас под ногами оказалась твердая почва. Идти стало еще легче. Мне мерещилось, что мы шли совсем недолго, но небо на востоке уже тронула розовая заря.

Мы укутались в плащи, поспали пару часов среди мягкого зеленого папоротника-орляка и проснулись на рассвете от громкого пения птиц. Они будто хотели сообщить всем окрест о нашем присутствии. Я испугался, что валлийцы услышат их, придут сюда и перебьют нас еще до того, как мы хотя бы одним глазком увидим Карн-Диффрин.

Утром оружейник Эфа убил ворона. Птица сидела на корявой ветке почерневшей ивы и наблюдала за нами. Толстяк сразил ее стрелой, выпущенной из тисового лука.

— Видите, мои стрелы всегда попадают в цель, — хвастливо заявил он.

Остальные уэссексцы хлопали Эфу по спине, восхищаясь его мастерством.

— Глупец ты, Эфа, — сказал я, подходя к нему с длинным копьем в руке. — Жирный, вонючий, безмозглый глупец.

Оружейник надулся было, затем ухмыльнулся, посмотрел на своих друзей и сказал:

— Да, помню. Вы, скандинавы, считаете ворона чудодейственным созданием, так?

Остальные презрительно засмеялись, хотя кое-кто и осенил себя крестным знамением.

— Вы считаете, что ворон способен видеть будущее. В таком случае почему же этот не улетел, когда я натягивал лук?

Пенда посмотрел на него, но промолчал. Я так и не понял, то ли он надеялся, что я проткну Эфу копьем, то ли рассчитывал, что толстяк пронзит меня стрелой.

— Ничего ты не знаешь, кусок свинячьего дерьма, — сказал я. — Любому ворону нечего бояться под этим небом, потому что он не от мира сего.

Я прикоснулся к тому самому крылу, которое Кинетрит вплела мне в волосы. Оружейник скривил от отвращения рот, однако в его глазах мелькнула искра сомнения.

— Забирай свой лук, козлиная блевотина, — продолжал я. — Посмотрим, какой ты искусный лучник, когда на тебя будут надвигаться кровожадные валлийцы.

Тут уэссексцы притихли. Они понимали, что скоро нам предстоит вступить в бой, и ничуть не сомневались в том, что нас слишком мало.

Мы и без пленного валлийца поняли, что вышли к Карн-Диффрину. Девственные луга, заросшие желтым погремком, сменились обгрызенными пастбищами, где единственными цветами были высокие пучки белого тысячелистника. Они торчали вдоль берега реки, облепленные зябликами и синицами.

— Сучьи выродки знают о том, что мы здесь, — пробормотал Пенда, прикрывая ладонью глаза от восходящего солнца и всматриваясь в равнину, поднимающуюся к северу и востоку.

— Почему ты так решил? — спросил невысокий мужчина с изрытым оспой лицом по имени Саба.

Этот человек работал на водяной мельнице олдермена Эльдреда. Сейчас, оказавшись на вражеской земле, он заметно нервничал. Вояка вооружился коротким топором, облачился в доспехи из толстой кожи, однако за неимением шлема надел на голову кожаную шапку, в которой казался еще ниже.

— Оглянись вокруг, Саба, — сказал Пенда, почесывая шрам на щеке. — Сегодня утром, когда тебе снилось, как ты мелешь пшеницу, это пастбище было накрыто одеялом валлийских овец, искусанных блохами. Теперь их здесь нет.

Уэссексцы, лица которых все еще были выпачканы грязью, посмотрели себе под ноги. Действительно, тут и там в короткой траве блестели свежие кучки овечьего дерьма.