Двенадцать ночей - Эндрю Зерчер

– Площадь Согласия, – сказал он. – Она в центре города, недалеко отсюда. То, что ты говорила, может, не так уж и бессмысленно – как бы то ни было, попытаться стоит. В любом случае стоит.

– Было еще кое-что, – сказала Кэй.

Вилли колебался. Флип уже вышел.

– Там черви были. В листе. Это мне что-то напомнило…

Вилли положил руку ей на плечо, широкую руку, словно укрывая ее одеялом, словно заверяя, что тревожиться не о чем. По ее боку разлился жар, как от камина или врачебного лезвия.

Скорей вниз по лестнице из капеллы, скорей через тяжелую хлопнувшую за ними деревянную дверь, через двор и на улицу. Вилли держался рядом с Кэй, которой трудно было поспевать за Рацио. Ее ноги висели от талии, как поникшие сухие ветви, и какая-то пустота возникла в животе во время разъятия – если это было оно – в капелле. Она опять стала считать шаги, принуждая себя раз за разом выбрасывать ноги вперед и ставить на тротуар. Вилли, должно быть, заметил, как ей тяжело, предложил ей свою спину, и она не отказалась. После этого смогла обращать больше внимания на улицы и постройки: сначала – ряд за рядом массивных белокаменных зданий, даже в эти тихие выходные охраняемых людьми в военной форме и в штатском; затем – опять река, которую они перешли по старому мосту с узорчатой каменной балюстрадой по бокам. По реке в обе стороны лениво плыли низкие прогулочные суда, и, несмотря на закрытые в холод двери помещений, до Кэй доносились слабые звуки музыки и экскурсионных громкоговорителей. Затем, на другом берегу, они прошли мимо фасада Лувра; Вилли приостановился, чтобы Кэй могла покрутить головой во внутреннем дворе, где, окруженная водой, строго высилась среди украшенных стен величественного дворца огромная стеклянная пирамида. Но другие уже ушли далеко, и Вилли пришлось чуть ли не скакать галопом, чтобы не потерять их из виду, когда они, миновав железную с позолотой ограду, двинулись через дворцовый сад. Под ногами у Вилли захрустели камешки и холодный песок, деревья сада стояли голые и окоченевшие под зябкой голубизной неба. На серо-зеленой траве кое-где пятнами лежал снег, виднелись кучки туристов, люди прогуливались парами по боковым дорожкам и около громадного колеса обозрения, которое вдруг выросло впереди, господствуя над садом. Дальше, за границей сада, Кэй увидела каменный обелиск, они подходили к нему все ближе, и по мере приближения что-то в цвете этого камня подсказывало ей: да, именно туда. Словно узнаёшь давно знакомый вкус. Без удивления она заметила, что сад заканчивается длинной лестницей, по обе стороны от которой вдоль улицы должна идти отвесная стена. Без удивления она увидела негустой, но постоянный поток транспорта вокруг обелиска в центре – спокойного, неподвижного, устойчивого. Без удивления, когда они спускались по лестнице, она внезапно ощутила вокруг себя промозглую тяжесть, как будто они вступили в земляную сырую тень обширных газонов, которые только что миновали. Должно быть, здесь, подумала она. Точно здесь. Она соскользнула со спины Вилли, встала на ноги.

И, пройдя ворота внизу лестницы и повернув за угол, они увидели его. Если бы Кэй не высматривала его, она прошла бы мимо, не узнав. Хотя стояла зима, его лицо под утренним солнцем было пылающе-красным, как будто оно жгло его; волосы, которые он всегда зачесывал назад, тут и там торчали грязными темно-русыми клочьями; в одежде, мятой и запачканной, только приглядевшись можно было узнать знакомые вещи; но, самое главное, его жесты и мимика были совершенно чужими, словно он нарочито изображал кого-то абсолютно на него не похожего. Его лицо и руки пребывали в движении: сидя у стены на невысоком ящике среди кучек нанесенного ветром мусора, он вел с самим собой неторопливый, монотонный, непрерывающийся разговор и жестикулировал так, что это выглядело пародией на разыгрывание сюжета. Если бы Кэй не знала, что́ он за человек, она могла бы принять его за какого-то рехнувшегося нищего артиста. И, желая броситься к нему, обнять и не отпускать, пока он снова не станет собой, Кэй сознавала, что и боится его при этом.

Вилли и Флип стояли рядом с ней. Элл, все еще цеплявшаяся за плечи Флипа, тянула шею, разглядывая Неда Д’Оса.

– А я… я так же выглядела? – спросила Кэй. – В смысле, тоже так делала лицом и руками… тогда?

Вилли мягко положил ладонь ей на плечо, не сводя, однако, глаз с Эдварда Д’Оса.

– Нет, Кэй, конечно, нет. Большей частью ты просто очень тихо лежала. Я по-прежнему думаю, что у тебя это было не совсем то же самое, что разъятие…

– То же самое, – решительно возразила Кэй. – Когда Элл затрубила в рог, я еще чувствовала себя целой, слитной, но уже видела другое – вот это место видела, где мы сейчас, – и, если бы на секунду расслабилась… Вилли, поверь мне, было то же самое. Просто я не дошла до конца.

– Я думаю, лучше к нему не подходить, – вмешался Флип. – По крайней мере не быстро и не всем сразу. Не уверен, что стоит вообще сейчас показывать ему дочерей. Но если бы Элл взяла рог…

– Рог сейчас бесполезен, – тихо, но категорично промолвил Вилли. Флип спорить не стал, хотя Фантастес вскинул брови и испытующе посмотрел на остальных.

– Что ты тогда предлагаешь?

– Положиться на свои силы и действовать старым проверенным способом. Может быть, удастся совершить чудо.

Флип досадливо поморщился.

– Мы уже столько раз это обсуждали. Не может такого быть, чтобы она…

– Вилли. – Заговорив, Фантастес в один миг скинул с плеча мешок и стал в нем рыться. Кэй поняла, что́ он ищет, и ее глаза наполнились слезами. – Вилли, у меня тут лежит одна твоя вещь, и я сейчас хочу ее тебе вернуть. Я долго носил ее с собой.

Он достал из мешка маленькую сумку, про которую Кэй почти забыла. Аккуратно расстегнул пряжки, одну, потом другую, и вынул деревянный футляр в виде книги, который она впервые увидела у него в лодке, плывущей по озеру в подземелье под Александрией. Яркое дневное январское солнце придало футляру такой обыденный вид, что Кэй на секунду задалась вопросом, не играет ли с ней память странную шутку. Может быть, не было его тогда, этого футляра? Может быть, тот немыслимый предмет, что она поднесла к губам и заставила звучать под деревом из Библа в древней пещере, – всего-навсего ложное воспоминание, греза?

– Старина, сейчас не время для…

– Возьми. Сейчас самое время.

Вилли взял футляр. Сердце Кэй стало отвешивать ей удары в самое горло. Он расстегнул металлическую защелку и, бросив на старого духа последний непонимающий взгляд, поднял деревянную крышку. У Элл глаза полезли на лоб; даже Рацио удивленно воззрился на то, что лежало под крышкой. Но никто не смог бы прийти в большее изумление и возбуждение, чем мгновенно пришел Вилли, уставясь на челнок у себя в руке.

– Но… но… – бормотал он. – Гадд же выкинул его в море. Он должен был лежать в иле на дне. Ничего не понимаю.

– О, я слышал, как он похвалялся: станок сломаю, то и это выброшу в море, – сказал Фантастес. – Но до того, как я позволил тебе отдать ему челнок, я заделал все отверстия воском. – Он проказливо наморщил лоб. – Я надеялся, отчаянно надеялся. Ночью после варварских бесчинств Гадда я взял две лодки, и мы поплыли вдоль вифинского берега с сетью. Он, конечно, тяжелее воды, но пустота внутри придала ему плавучесть; нам понадобилось всего семь часов, чтобы его найти.