Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора - Джудит Герман

В данном случае терапевт, не искушенная в вопросах злоупотребления веществами, уделила недостаточное внимание задаче соблюдения трезвости. Она просто приняла аргумент пациента о том, что он не нуждается в социальной поддержке, таким образом проигнорировав один из базовых компонентов безопасности. Она также не смогла понять, что углубленное исследование травматических воспоминаний способно стимулировать наиболее сильные интрузивные симптомы посттравматического стрессового расстройства и тем самым подставить под удар еще не устоявшуюся трезвость пациента.

Случай Кевина иллюстрирует потребность в тщательной оценке текущей ситуации пациента, прежде чем будет принято совместное решение о том, на чем будет фокусироваться терапия. Этот процесс включает в себя оценку размеров структуры, необходимой для гарантирования безопасности. Амбулаторное лечение может оказаться неэффективным или неприемлемым для пациента, у которого серьезно нарушены способности к заботе о себе или самозащите. Пациенту может сначала потребоваться лечение в стационаре, обращение в реабилитационный центр или курс лечения от алкогольной или наркотической зависимости. Для детоксикации, контроля растройств пищевого поведения или суицидальных наклонностей может потребоваться госпитализация. Необходимые социальные интервенции могут включать подачу сведений о детях, оказавшихся в ситуации риска, в службу опеки, получение охранных ордеров по решению суда или помощь человеку в бегстве в убежище или приюте.

Когда наилучший путь действий неочевиден, терапевту лучше прежде всего позаботиться о безопасности, даже перестраховавшись. В этом случае он обеспечивает пациентке положение, в котором та может продемонстрировать, что действительно способна хорошо о себе заботиться и что это терапевт проявляет чрезмерную осторожность. Если же, напротив, терапевт преуменьшает опасность, пациентка может быть вынуждена продемонстрировать отсутствие безопасности каким-либо драматическим способом.

Чтобы противодействовать убедительной идее о быстром катарсическом исцелении, терапевт может уподобить процесс восстановления марафону. Благодаря этому образу сложность предстоящей задачи сразу становится понятна пациентам. Они понимают, что восстановление, как и марафон, – это тест на выносливость, требующий длительной подготовки и постоянной практики. Метафора марафона передает важность создания условий и постоянных поведенческих усилий для поддержания мужества и настойчивости как на уровне тела, так и на уровне духа. Пусть этому образу, возможно, недостает включения социального уровня, зато он созвучен изначальному чувству изоляции жертвы. Кроме того, он предлагает роль терапевта как тренера, коуча. И хотя без экспертности специалиста в терапевтических техниках, его взгляда и моральной поддержки не обойтись, в итоге исцеление выживших определяют и воплощают в действиях только они сами.

Пациенты часто интересуются, как им судить о своей готовности перейти к следующей стадии работы. Какого-то определенного драматического события, знаменующего завершение первой стадии, не существует. Это постепенный процесс, темп которого может меняться, то ускоряясь, то затихая. Мало-помалу пережившие травму люди восстанавливают базовое чувство безопасности или хотя бы предсказуемости своей жизни. Они вновь обнаруживают, что могут полагаться на себя и других. Пусть они стали намного осторожнее и недоверчивее, чем были до травмы, пусть они по-прежнему избегают близости, но больше не чувствуют себя уязвимыми или изолированными. У них есть некоторая уверенность в своей способности защитить себя; они знают, как контролировать самые тревожные симптомы; знают, на чью поддержку могут рассчитывать. Люди, пережившие хроническую травму и выжившие, начинают верить не только в то, что способны хорошо заботиться о себе, но и в то, что заслуживают этого. В своих отношениях с другими они восстановили способность к уместному доверию и самозащите. В своих отношениях с терапевтом они пришли к обоснованно безопасному альянсу, сохраняющему и автономию, и контакт.

В этот момент, особенно в случае острой единичной травмы, выжившая может захотеть на какое-то время выбросить этот опыт из головы и продолжить жить своей жизнью. И, возможно, на какое-то время это ей удастся. Нигде не написано, что процесс восстановления должен следовать какой-то линейной и непрерывной последовательности. Но травмирующие события в итоге отказываются навсегда уйти в забвение. В какой-то момент воспоминание о травме непременно вернется, требуя внимания. Часто катализатором становится важное напоминание о травме (например, годовщина) или изменение жизненных обстоятельств выжившей, которое возвращает ее к незавершенной работе по интеграции травмирующего опыта. Тогда она готова к переходу на вторую стадию восстановления.

На второй стадии восстановления выжившие рассказывают историю своей травмы. Они раскрывают ее полностью, во всей глубине и подробностях. Работа по реконструкции на самом деле трансформирует травматическое воспоминание, чтобы его можно было интегрировать в историю жизни. Жане называл нормальные воспоминания «актом рассказывания истории». Травматическое воспоминание, наоборот, бессловесно и статично. Сначала рассказ человека о событии может изобиловать повторами, стереотипными фразами и быть безэмоциональным. Один исследователь называет историю травмы в ее непреобразованном состоянии «преднарративной». Она не развивается и не прогрессирует с течением времени, не раскрывает чувств рассказчика и не дает интерпретации событий[524]. Другой терапевт описывает травматическое воспоминание как ряд неподвижных кадров или немой кинофильм; задача терапии – сопроводить его музыкой и словами[525].