Форгс. Портрет из гвоздей - Виолетта Олеговна Кошлец

      И тут, как на заказ, по сценарию глупого фильма, на улице прогремел гром, а затем яркой вспышкой два раза подряд небо озарила молния, и непроходимой стеной полился дождь. Все семейство, включая меня и Кельвина, уставились в окно, совершенно не радуясь зрелищу. Особенно был не рад Паркер, которому надо еще добираться домой. В Бротфорде дефицит такси, тем более в такую погоду, а автобусы давно откатали последний рейс.

– Да, повезло с погодой. Тебе придется задержаться. Думаю, через пару часов дождь кончится, – сообщила тетя Лора.

– Спасибо вам за теплый прием и заботу. Редко встретишь такую гостеприимную семью, – поблагодарил мой новообретенный парень.

– Думаю, вы с Анастейшей найдете, как скоротать время, – улыбнулась Рейчел. Я, конечно, понимала, что она не намекает на что-то интимное, но мои щеки все равно залились румянцем.

      Я, Кельвин и Лина пошли в нашу спальню и, устроившись на одной кровати, так, что я оказалась в объятиях Паркера, стали по очереди читать вслух стихи Александра Пушкина, ведь отключили электричество, и делать было больше нечего. Кельвин смешил нас, вставляя глупые фразы между строк, комментируя поступки героев. Время пролетело быстро, стрелки на часах показывали далеко за полночь, а ливень все не прекращался. Тетя Лора была сама по себе добрая милая женщина, самый бескорыстный человек из всех, что я знаю, поэтому я не была удивлена, когда она уговорила остаться Паркера у нас, в гостевой комнате. Конечно, Кельвин отнекивался, говорил, что не хочет нас стеснять, но тетя Лора подключила тяжелую артиллерию, то есть тетю Рейчел, и вдвоем они чуть ли не силой затолкали его в комнату и, пожелав ему спокойной ночи, захлопнули дверь.

      Я и Каролина тоже легли по кроватям, но сон ко мне вообще не приходил. Тогда, как Лина уже видела третий сон, я не могла сомкнуть глаз. Мысль, что за стенкой спит Кельвин, не давала покоя и вызывала в голове приятное волнение, которое что-то сжимало в животе. Я понимала, что пойти к нему безумие, но это было чертовски заманчиво. Я не могла контролировать свои ноги, которые несли меня к нему. Клянусь, я хотела лишь взглянуть на него краем глаза, убедиться, что он удобно устроился. Уверенная, что он спит, я аккуратно приоткрыла дверь в спальню, застав Кельвина сидящего на кровати, повернувшись лицом к окну. Когда я открыла дверь, он не вздрогнул, не обернулся. Он знал, что я приду и ждал меня, как хищник свою добычу, которая добровольно пришла в его логово. Я до последнего была жертвой. Стоя в лунном свете, в розовой гостевой комнате, заполненной ароматом ночных фиалок, я чувствовала все, кроме страха или сомнения. Кельвин смог поймать меня в сети своих чар.

– Не спится? – осторожно спросила я, проходя в глубь комнаты.

– Я хотел пойти к тебе, но вспомнил, что ты делишь спальню с Каролиной, и решил дождаться, пока ты сама придешь, – ответил Кельвин, убирая одеяло, чтобы я могла сесть с ним рядом. Я села.

– Ты был уверен, что я приду? – улыбнулась я, встряхнув рыжими волосами так, что они упали на плохо прикрытую ночной рубашкой грудь, на которую моментально скользнул взгляд Кельвина.

– Ну, ты ведь пришла, – ответил он, слегка коснувшись рукой моего колена.

– Не могла уснуть, – услышала я свой хриплый шепот.

      Кельвин взял мою руку и наши пальцы сплелись. Он нагнулся, чтобы поцеловать меня, но я отпрянула, взглянув на него огромными глазами. Меня настолько переполняли чувства к этому подонку, что на глазах выступили слезы. Я хотела что-то сказать, но слова в голове не собирались в предложения, а смешанные чувства во всем теле не давали взять над собой контроль.

– Ты так красива, Анастейша. Знаешь, мы знакомы всего ничего, но я уже привязался к тебе. Я просыпаюсь с мыслью, что подарить тебе, я засыпаю с твоим обликом перед глазами. Это глупо, ведь явно, что у нас никогда не будет ничего больше дружбы.

– Почему? – спросила я, слушая признание. От его слов у меня гулко забилось сердце.

– Стей, я мужчина, а ты девочка. Ты через пару месяцев уедешь, а я буду скучать в этом городишке.

– Но ты сам говорил, что нигде надолго не задерживаешься, тебе ничего не мешает приехать в Форгс. А возраст – это такая глупость! Разве это важно? – я так воодушевилась идеей его переезда, что, выпрямившись, схватила руку Кельвина обеими ладонями.

– Ты действительно думаешь, что может что-то получиться? – улыбнулся он.

– Конечно! Но я тебя совсем не знаю. Откуда ты родом? Кто твои родители?

      Кельвин не ответил. Он решительно нагнулся, облокотив меня на подушку, и поцеловал. Я мечтала лишь об одном, раствориться в нем, чувствовать прикосновение его губ вечно. Я была глупа и влюблена, поэтому совершенно не замечала тех мелочей, которые могли натолкнуть меня на правду, открыть глаза. Увы, носить розовые очки было слишком приятно, чтобы просто снять их и раздавить ботинкам. Его власть надо мной была видна каждому. Если бы я знала, к чему это приведет, я бы, конечно, не подпустила его к себе так близко. Я бы вообще с ним не познакомилась.

      В ту ночь ничего, что поспособствовало рождению Робин, не было. Мы уснули в объятиях под одним одеялом. Это было самое настоящее блаженство. Я спала, как младенец, просыпаясь только оттого, что он целовал мои плечи, отыскивал руку и снова засыпал, словно ища во мне спасение от кошмаров и неспокойного сна. Никогда еще мне не приходилось лежать вот так, тело к телу, чувствовать приятную дрожь, когда Кельвин подтягивал меня ближе и утыкался носом в шею.

      Я проснулась раньше всех в доме и тихо пробралась в свою комнату. В шестнадцать я была очень скромной девочкой и представить, что кто-то из родных может увидеть меня в чужой кровати, было недопустимо, хотя ночью, будучи в объятьях Кельвина я совсем об этом не думала.

      После дождя на улице было свежо, пахло приятно сыростью, и стоял оглушительный птичий перезвон, а цветы благоухали вдвое сильнее. Нельзя было уловить ни одного плохого запаха, ведь цветочный аромат все перебивал. Кельвин не мог усидеть на месте, и сразу после завтрака повел меня в парк поваляться на газоне, где жители города устраивали пикники и посиделки на природе. Тот факт, что трава мокрая после дождя, его совершенно не волновал.