Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Обычно я так и делала, но однажды, при переиздании в «Радуге» в 80-м году романа «Смерть Артемио Круса», доверила пройтись без своего участия по уже изданному в «Иностранке» тексту своего перевода интеллигентному редактору и жестоко поплатилась за доверчивость. Лариса Иосифовна Борисевич, редактор, верный велениям времени и установкам власти на целомудрие, пересказала все эротические сцены на свой лад, а некоторые мексиканские реалии подменила более близкими ей христианскими понятиями. Например, «святое место» (мексиканский монастырь Керетаро, к которому на коленях ползли паломники) у нее превратилось в «город Иерусалим» (!), и т. п. К последующему переизданию этого романа в 2000 году мне пришлось, кляня свое былое легкомыслие, восстанавливать многочисленные пассажи, избавляясь от редакторских заносов.

Возвращаясь к профессиональному самочувствию писателяпереводчика, хочу добавить, что, помимо удовлетворения собственной работой и смиренного или равнодушного отношения к публичным отзывам, все-таки любой добрый отклик со стороны друзей, коллег и просто читателя, заметившего наш подпольный труд, дает немалый творческий импульс и просто человеческую радость.

Потому-то, особенно в первые годы моего литературного становления, настоящий момент счастья доставила мне записка мало знакомого мне ученого, историка-латиноамериканиста Альперовича, переданная мне на каком-то собрании в институте Латинской Америки:

Еще более значимыми стали для меня слова Николая Михайловича Любимова, который не только считался переводчикомклассиком, но был весьма своеобразным человеком, которого коллеги не только уважали, но и побаивались.

Старый интеллигент — аскетичное лицо, короткие седые волосы, холодные голубые глаза, — он был глубоко верующим христианином, но вполне мог крепким русским словцом послать подальше беспардонного ремесленника, подсовывавшего ему свои переводы с просьбой дать рекомендацию в Союз писателей. Николай Михайлович в 60-е годы работал над переводом романа Пруста «В поисках утраченного времени» и преподавал теорию и практику художественного перевода в том самом Литературном институте, переводческий факультет которого он сам когда-то окончил.

Можно представить мою радость, когда я вдруг получила от Любимова, пролиставшего роман «Смерть Артемио Круса», очень теплое, даже дружеское письмо, хотя мы всего лишь пару раз встречались в «Худлите» и были едва знакомы.

Самое интересное, что это послание я получила в день своего рождения, 20 декабря 69-го года, когда мне исполнилось 44 года, «сорок четыре веселых чижа», как поется в детской песенке. Именно с этой даты я позволила себе считать, что мое литературное хобби переросло в профессию переводчика, и все шло к тому, чтобы перевод стал самым предпочтительным моим занятием.

Во второй половине 60-х годов, особенно к концу десятилетия, в Советском Союзе особенно возрос интерес к латиноамериканской прозе. Справедливости ради надо сказать, что главным поставщиком бестселлеров стал заведующий отделом литератур Латинской Америки журнала «Иностранная литература», Юрий Владимирович Дашкевич, тот случайный посетитель «Иностранки» Дашкевич, которого я буквально навязала Чаковскому вместо себя при уходе из «Иностранки» уже более десяти лет тому назад.

Меня познакомил с Дашкевичем, пригласив в свой кабинет как референта по латиноамериканской литературе, редактор отдела прозы «Иностранки» лысенький мудрый Борис Исаакович Розенцвейг. Было это в 56-м году. Дашкевич принес в журнал для публикации в своем переводе рассказы «Уик-энд в Гватемале» еще неизвестного у нас Астуриаса.

Первое, что я увидела, открыв дверь в кабинет, был черный глаз, один черный глаз, сверкнувший на меня откуда-то снизу. Человек тут же встал с низкого дивана во весь свой немалый рост, и Борис Исаакович его представил: «Юрий Владимирович, бывший корреспондент «Комсомольской правды» в Латинской Америке»…

При ближайшем рассмотрении я поняла, что гость и вправду вперяет в собеседника один свой темный глаз, поскольку другой глядит немного в сторону. Время от времени мучительно заикаясь, он рассказывал о своем друге и замечательном писателе Астуриасе.

Все это было очень интересно, и мне показалось, что косоватость не портит его мужественный профиль, а заикание сглаживается мягкой речью. К тому же эти изъяны можно было отнести за счет его недавнего пребывания в местах отдаленных, где хозяин — ГУЛАГ.

После того как в 57-м году Юрий Владимирович с моей легкой руки пустил корни в «Иностранке», я вспомнила дорогу в журнал лишь в 63-м году, когда он уже стал заведующим отделом литератур Латинской Америки. Зашла я в журнал по своим каким-то делам, но оказалась там очень кстати. Дашкевич знал о моей работе над «Сеньором Президентом» Астуриаса, и с ходу предложил мне перевести роман «Его Зеленое Святейшество» этого же писателя.

Как раз в ту пору был дефицит более или менее опытных переводчиков-испанистов, а Наталью Трауберг Дашкевич не пустил бы на порог журнала, кажется, под угрозой вторичной ссылки. Дело в том, что по возвращении из лагерей он перевел хорошую аргентинскую пьесу «Деревья умирают стоя» Касоны и отдал в театр, где пьесу показали именитому режиссеру Леониду Траубергу, а тот отдал ее на новый перевод своей дочери. Не исключено, что первый перевод был работой дилетанта, но обставлена вся эта операция была не вполне этично. Дашкевич этот удар из-за угла и по самолюбию забыть не смог и впредь никогда не приглашал к сотрудничеству ни Н. Трауберг, ни ее друзей. Поползли слухи о его антисемитизме. Возможно, в Академии Генштаба, которую он окончил перед командировкой в Латинскую Америку по линии ГРУ (Главного разведывательного управления), не пропагандировалась любовь к евреям, но у него в журнале публиковали свои переводы, например, Инна Юрьевна Тынянова, поэт Павел Глушко и Людмила Петровна Синянская и другие.