Бесов нос. Волки Одина - Юрий Вяземский

– Это уже третье правило?

– Нет, пока еще второе. Третье: надо найти с телезрителем общий язык… Я видел, вас покоробило, когда я с Петровичем заговорил на молодежной фене. Простите, на молодежном жаргоне. Но он мне сам предложил такой стиль общения. И я тут же откликнулся, чтобы сократить разделяющую нас дистанцию и расположить к себе человека… С вами, профессор, как вы должны были заметить, я себе этот жаргончик ни разу не позволил. И еще раз прошу меня извинить за «маэстро». Несколько дней назад у меня было полуторачасовое интервью с Женей Даниловым, нашим знаменитым альтистом. Ну и прилипло словечко.

– Да будет вам, Александр Александрович! – укоризненно покачал головой Сенявин, старательно выговаривая отчество Ведущего.

Одарив Профессора быстрой улыбкой, Трулль продолжал:

– Правило четвертое: поменьше говорить и побольше слушать и слышать. Потому что когда ты слышишь человека, ты понимаешь, о чем его можно спросить, и потом помогаешь ему раскрыться… Когда вы на лодке начали свою интереснейшую лекцию, я тут же обратился в слух, хотя долгое время специально не подавал вида, что слушаю. Мне показалось, что так вам будет… – Трулль замолчал, подыскивая корректное слово.

– Стало быть, труллили меня на троллинге? – с финским акцентом вопросил Профессор, оборачиваясь к Ведущему и оглаживая бороду. – Сам виноват. Нельзя расслабляться со знаменитыми телеведущими.

Аккуратным движением указательного пальца Трулль поправил неожиданно упавшую ему на глаз прядь волос и объяснил:

– Это как раз пятое правило, дорогой профессор! Никогда, как у нас говорят, не выпадать из образа, который сделал тебя успешным и к которому привык твой телезритель. При этом, однако, надо все время быть разным, искать новые приемы, новые оттенки. Иначе наскучишь, и тебя перестанут смотреть… Однако позволю с вами не согласиться. Мы, телеведущие, – не знаменитые, а лишь узнаваемые. При этом часто узнают, собственно, не нас, а в нас узнают телевидение, которое мы представляем… Как бы это точнее сказать?.. Вот, скажем, меня иногда путают и принимают за Тамма, или за Перфилова, и даже один раз – за Крахмалова. Но когда я говорю: «нет, я не Арвид», или «извините, вы перепутали, не Гена я», на меня иногда, представьте себе, обижаются. «Зазнался! Прячется от народа!»… И это шестое правило в нашей профессии. Ты, типа, звезда, пока тебя зажигают – начальство, режиссер, телеоператоры, звуковики, множество неизвестных, но замечательных людей, которые составляют твою съемочную бригаду. Без них никто тебя не увидит, не услышит и не узнает!.. А элиту, как вы выразились, из нас старается сделать желтая пресса. Эта многоголовая, безликая, хищная пиявка нами питается. Ни черта они в телевидении не смыслят, на съемках не бывают. Они нас, как правило, ненавидят, потому что завидуют, мучительно завидуют. И при этом, как паук, пытаются высосать и наполнить опустевшую оболочку тем дерьмом, в котором сами живут… Ради бога, простите за грубость. Но такова наша жизнь!.. А потому – еще одно правило!.. Выходит, у нас седьмое?.. Об этом кто-то очень хорошо сказал, не помню кто: «надо все время ходить в плаще ученика»… Очень точно!.. Чем больше тебя узнают, тем чаще ты должен чувствовать этот плащ на себе: готовиться к каждому эфиру, работать над речью, по словарям проверять правильные ударения. Надо книжки читать, а не их обложки… Это не моя мыль. Это Рудин однажды сказал Киршону: «Я, между прочим, книги читаю, а ты только обложки смотришь»… Надо постоянно расти. Потому что, если не растешь – засыхаешь!

«Он сам-то себе верит?» – подумалось Профессору. И он спросил:

– Правила неплохие… Но неужели вы хотите сказать, что вы… что все ваши коллеги этим правилам следуют?

– Те, кто хочет хотя бы лет пять продержаться на телевидении, хотя бы половину этих правил должны соблюдать, – отвечал Ведущий. – Иначе в профессии не удержишься… И на всякий случай спешу вас заверить: с олигархами не дружу, в корпоративах никогда не был замешан, потому что считаю это ниже своего достоинства. Ресторанов у меня нет. Книг не пишу. В тусовках не участвую. В личную свою жизнь никого не пускаю. Интервью не даю. А то, что про меня пишут… Пусть это останется на совести тех, кто распространяет про меня эту дрянь.

Тут Профессор не удержался и произнес то, что давно уже просилось на язык:

– А у вас лицо не болит?.. Этот ваш образ, из которого, дескать, нельзя выходить, ваша солнечная, я бы даже сказал, сиятельная улыбка, которая у вас постоянно на лице, даже когда вам… когда вам говорят вещи, которые вам явно не по душе, – она вам не давит? На губы, на щеки, на глаза? Неужели не хочется смыть этот грим и дать отдохнуть своему молодому и красивому лицу?

Трулль будто и не удивился вопросу.

– Это не грим, – уточнил он. – Это генетика. Я родился утром, и это утреннее настроение длится у меня в течение дня.

– Завидую вам, – сказал Профессор.

– Интересно, чему?

– Хорошо улыбаться, когда ты о себе высокого мнения.

– Послушайте, дорогой профессор, в нашей профессии нельзя принижать свое достоинство, надо себя уважать. Слишком много вокруг зависти. Нельзя доставлять радость своим врагам… А потом, не сочтите за лесть, Андрей Владимирович, но когда беседуешь с таким умным и… самобытным человеком, волей-неволей растешь в собственных глазах… Бес меня побери!

«Грубо», – подумалось Сенявину. И он, усмехнувшись, сказал:

– Теперь, вроде бы, вполне договорили.

– Помилуйте! Мы только начали наш разговор! – сверкнул улыбкой Ведущий.

«Это он у меня слямзил – «помилуйте»… Похоже, я действительно интересный человек, раз ко мне проявляют интерес такие знаменитости… Уж не хочет ли он пригласить меня к себе на передачу?» – подумалось Профессору и тут же ответилось: – «Да кто ж меня пустит!»

Драйвер и Митя ожидали их у подъема на холм. Наверх между скал вела крутая тропинка, перерезанная корнями деревьев.

Петрович велел первыми взбираться Профессору и Ведущему, сказав, что они с Митей пойдут медленнее.

Трулль, церемонно поклонившись, жестом предложил пройти вперед Сенявину. Тот, однако, предложения не принял и также жестом уступил дорогу Ведущему.

Трулль не стал препираться. Пребывая в веселом настроении, он сдернул у Драйвера с головы красную шапочку, надел ее себе на макушку и устремился вверх по лестнице-тропинке, прямо-таки полетел по ней, с завидной точностью попадая ногами между корнями.

И тут произошло нечто весьма странное. Рядом с взбегающим Труллем вдруг оказался Петрович. Профессор даже не заметил, каким образом Драйверу удалось догнать Ведущего, – столь внезапным и мгновенным было это перемещение в пространстве.

Очутившись рядом с Александром, Петрович сорвал с него свою шапочку, водрузил себе на голову и то ли прохрипел, то ли прокаркал:

– Никогда так не делай! Понял?!

Трулль обмер. Профессор, который тоже начал подниматься, от удивления зацепился ногой за корень, споткнулся и едва не упал. А когда поднял лицо, показалось ему, что маленький Драйвер стал одного роста с Ведущим; плечи его раздвинулись, грудь выпятилась. Петрович отвернулся от Трулля и смотрел вниз, в сторону Профессора. И хотя между ними было немалое расстояние, Сенявин увидел его глаза, и эти глаза поразили Андрея Владимировича. В них будто не стало ни зрачков, ни радужной оболочки. Сплошные белки, пугающе белые, как у некоторых видов рыб.