Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Боевое крещение «выборные» московские стрельцы получили во время Казанского похода 1552 г.629, и, очевидно, Иван IV остался доволен их действиями. Преимущества «выборных» стрельцов перед «срубленными» с посадов пищальниками были оценены, и с этого момента начинается быстрый рост корпуса стрелецкой пехоты. Так, если судить по разрядным записям и летописным свидетельствам о Полоцком походе 1563 г., то в нем приняло участие уже 4–5 тыс. стрельцов, в кампании 1572 г. – порядка 8–10 тыс., в 80-х гг. их насчитывалось до 12 тыс., а к началу Смуты численность стрелецкого войска, явочным порядком к тому времени разделившегося на московских и городовых, до примерно 18–20 тыс. чел. Так, Я. Маржерет, французский наемник, служивший в Москве в начале XVII в., писал, что «помимо десяти тысяч аркебузиров в Москве, они (т. е. стрельцы. – П.В.) есть в каждом городе, приближенном на сто верст к татарским границам, смотря по величине имеющихся там замков, по шестьдесят, восемьдесят, более или менее, и до ста пятидесяти, не считая пограничных городов, где их вполне достаточно…». Его сведения подтверждаются материалами писцовых книг 2-й половины 70-х – середины 80-х гг. XVI в., обработанных Н.Д. Чечулиным. Согласно его сведениям, в последней четверти XVI в. стрелецкие гарнизоны общей численностью более 2 тыс. чел. стояли в 16 городах на северо-западном порубежье, в Поволжье и на «Берегу», и, судя по всему, это список далеко не полный. П.П. Епифанов приводит следующие сведения о численности некоторых стрелецких гарнизонов в последней четверти XVI – начале XVII в.: Москва 7 тыс., 2,5 тыс. в Цареве-Борисове, Казань, Смоленск и Псков – по 1 тыс. пеших, Нижний Новгород и Астрахань – по 500, по 400 стрельцов в Свияжске и Велиже, 300 в Архангельске, по 100 – в Гдове, Изборске, Острове, Опочке, Красном и других городах630.

Русские воеводы быстро оценили высокую боеспособность и эффективность реорганизованной и хорошо обученной профессиональной пехоты. Стрельцы стали обязательным составным компонентом московских ратей конца XVI – начала XVII в. Ни одна серьезная кампания в годы Ливонской войны или отражение набегов крымских татар на Москву в 60–70-х гг. не обходились без их участия. И если в начале века имперский посол в России С. Герберштейн, человек весьма наблюдательный и любознательный, отмечал, что русское войско как конное не берет с собой пехоты, то теперь даже в татарских походах московская рать обязательно включала в себя стрельцов. При этом стрельцов, как и ранее пищальников, зачастую сажали на государевых или собранных с земщины коней, превращая их тем самым в аналог западноевропейских драгун, с тем чтобы поместная конница в нужный момент могла опереться на огневую поддержку пехоты632.

Примечательно, что в составе стрелецкого корпуса изначально отсутствовали пикинеры и вообще ратники, вооруженные древковым оружием. Даже знаменитые бердыши, ставшие своего рода «визитной карточкой» московских стрельцов, в массовом порядке стали поступать на их вооружение лишь столетие спустя, во время русско-польской войны 1654–1667 гг. Естественно, что, учитывая невысокую скорострельность фитильных пищалей, которыми вооружались стрельцы, они оказывались в весьма уязвимом положении при встрече лицом к лицу с неприятелем, стремящимся к рукопашной схватке. Так, 28 июля 1572 г. 500 русских стрельцов были смяты и вырублены ногайскими всадниками, стремительно атаковавшими русских пехотинцев, занявших позиции за речкой Рожаем. Ногаи, по словам летописца, «столь прутко прилезли, – которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали выстрелить, всех побили». Подобный случай произошел с воеводой Ф.И. Шереметевым и его ратью в 1609 г. под Суздалем. «Прииде боярин Федор Иванович Шереметев в Володимер с понизовыми людьми и поидоша к Суждалю, – писал русский летописец, – а тово не ведаша, что к Суждалю крепкова места нет, где пешим людем укрепитися (выделено нами. – П.В.), все пришли поля. Лисовской же с литовскими людьми из Суждаля пойде противу их. И бысть бой велий, и московских людей и понизовых многих побиша; едва утекоша в Володимер…»633.

Московские воеводы прекрасно осознавали этот недостаток стрельцов и в конце концов выработали соответствующую тактику использования стрельцов на поле боя. В царском наказе воеводам, выданном перед началом кампании 1572 г. из Разрядного приказа, четко и недвусмысленно говорилось: «А будет царь (крымский хан Девлет-Гирей I. – П.В.) перелезет Жиздру, а пойдет к Угре, и бояром и воеводам стати со всеми людми на реке на Угре, чтоб на походе со царем на полех без крепостей однолично не сходитися. А на реке на Угре став, пеших людей с пищальми изставити по крепким местом. А где лучитца и сход со царем не у реки, и бояром и воеводам, выбрав место крепкое, да стати полки, чтоб поставити полки, и стрельцом поиззакопатися по крепким местом (выделено нами. – П.В.); а не на походе б со царем соитися; того беречи накрепко, чтоб им наперед в котором крепком месте стати, выбрав такое место, стати, а на походе полки со царем на поле без крепости однолично не сходитися»634.

Таким образом, царским наказом воеводам предписывалось выбирать такие позиции и вступать в бой с татарами только тогда, когда есть возможность поставить стрельцов за некими препятствиями. Однако далеко не всегда их можно было найти, поэтому очень кстати пришелся знаменитый гуляй-город – аналог западноевропейского вагенбурга и османского «Дестур-и-Руми». Вот как описывал это русское изобретение польский ротмистр Н. Мархоцкий: «Гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде…»635. Первое упоминание о его использовании в ходе очередного похода русской рати на Казань относится к 1530 г.636. Использовался гуляй-город, судя по всему, преимущественно в сражениях с татарами – об этом свидетельствует, в частности, его размещение в Коломне637.

Можно также предположить, что, помимо гуляй-города, русскими стрельцами использовались также и большие станковые щиты по типу восточных чапаров или европейских павез – во всяком случае, они использовали их во время осады и штурма Казани в 1552 г.638. В крайнем случае, если не было ни щитов, ни гуляй-города или времени на их установку не было, стрельцы использовали любые подручные средства для того, чтобы укрепить свою позицию. Именно так они поступили в несчастливом для русских сражении с татарами при Судьбищах 3–4 июля 1555 г. Когда русская конница была опрокинута превосходящими силами татар, воеводы окольничий А.Д. Басманов-Плещеев и С.Г. Сидоров сумели собрать вокруг себя часть своих людей и отступили в дубраву, где находился русский обоз. Здесь Басманов «велел тут бити по набату и в сурну играти»639. На его призыв «съехалися многие дети боярские и боярские люди и стрелцы», которые заняли здесь оборону («осеклися»)640. Трижды хан при поддержке огня артиллерии и своих мушкетеров («со всеми людми и з пушками и з пищалми») приступал к русской засеке и трижды был отражен, не сумев преодолеть импровизированные оборонительные сооружения русских.

Таким образом, общим итогом стрелецкой реформы стал приход на смену плохо обученным и организованным, набираемым от случая к случаю отрядам пищальников постоянного корпуса пеших стрелков, единообразно вооруженных и обученных и находившихся на полном содержании государства. Правда, на этом развитие пехоты, оснащенной огнестрельным оружием, при Иване Грозном не завершилось. Важность огнестрельного оружия и вместе с тем профессионализации ратных людей была хорошо осознана русскими властями. И хотя от использования даточных людей с «земли» не только для вспомогательной, но и для боевой службы государство еще долго не собиралось отказываться641, в дополнение к стрельцам во 2-й половине XVI в. государство стало верстать на службу всякого рода «вольных» людей (а впоследствии и черносошных и даже монастырских, помещичьих крестьян и беглых – государственный интерес оказывался выше интересов помещиков и церкви) в казаки642. Служившие с «земли», казаки были обязаны снаряжаться в поход самостоятельно, и если поначалу они несли главным образом пешую службу, то с конца XVI в. они окончательно были перевооружены пищалями и в массе своей посажены на коня, превратившись в своего рода драгун. При этом они порой составляли значительную часть полевой армии. Так, в росписи войска, посланного против Лжедмитрия I в 1604 г., конных казаков, вооруженных пищалями, было 2893 чел., т. е. 10,7 % от всего списочного состава войска (рассчит. авт. по: Боярские списки последней четверти XVI – начала XVII вв. и роспись русского войска 1604 г. С. 4–93). В полковой росписи русского войска, что встретило в 1572 г. вторжение крымского хана Девлет-Гирея и разбило его при Молодях, конных казаков-пищальников было и того больше, 19 % от всего списочного состава643.