Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий

землю двора грудой пыли тело женщины-марионетки. Ветер унес пыль и не осталось ничего.

Юи замер с поднятым мечом, изувеченным глубокими зазубринами.

— Все? — тяжело дыша, произнес он.

— Нет, — устало ответил господин Сатаке, опираясь на свою палку.

***

Ветер выл в ивах у речки за постоялым двором. Низко над сырыми крышами неслись серые дождевые облака.

— Нет? — переспросил Юи.

— Они вернутся, — произнес господин Сатаке. — И либо принудят следовать их замыслам, либо просто подменят. Я должен стать для них бесполезен. Мое имя должно стать для них бесполезным. Как жаль, что самоубийство мне недоступно.

— Это как? — нахмурился Юи, вкладывая свой иззубренный в поединке с ожившей вещью меч в ножны.

— Это грех, — негромко произнес господин Сатаке.

— Я этого не понимаю, — ответил Юи. — Это замечательный, благородный исход. Где тут место для греха?

— Главное, что я это понимаю, — ровно произнес господин Сатаке. — И этого достаточно. Я не могу попасть в руки Ставки живым. Я не могу попасть живым в руки похитителей родословных. Я должен умереть. И тому должно быть надежное доказательство, чтобы они оставили меня и мою семью в покое. Вам придется убить меня, Юи, отнесите мою голову правительственным войскам. Если получите за это награду, не отказывайтесь. Хасубэй, доберешься до дома и все расскажешь отцу...

— Я этого не сделаю, — со спокойной, не преодолимой ничем решимостью сказал Юи.

— Тогда это придется делать старику Хасубею, — улыбнулся господин Сатаке. — А у него руки слабые.

— Ну, у него есть пистолет, — подумав, заметил Юи.

Хасубэй долго и тщательно заряжал свой пистолет, сыпал в восьмигранный ствол пороховую мякоть из рога, дрожащей рукой забивал деревянным шомполом замотанный в обрывок такни увесистый шарик свинцовой пули.

Потом старик долго раздувал фитиль. Потом мялся, отойдя на пару шагов от господина с поднятым к небу пистолетом в согнутой руке.

— Нет, — произнес наконец Хасубэй, опуская пистолет. — Я не могу. Простите, господин.

— Ради Бога, — тоскливо отозвался господин Сатаке. — Это же смешно. Смешно... Смешно.

Но никто не смеялся.

— Давайте, чертовы изгои, сделайте что-нибудь! — тихо прорычал господин Сатаке. — Убейте меня.

— Не нужно нас оскорблять, господин, — тихо ответил Юи. — Наше почтение к вам слишком велико.

Господин Сатаке с помертвевшим лицом упал на колени, сцепил руки в замок перед лицом и начал истошно молиться на непонятном безжизненном языке южных варваров. Затем, с усилием расцепив руки, припал к земле, распахнул кимоно на груди и содрал с себя повязку.

— Я плохой христианин, — в отчаянии прошептал господин Сатаке; запустив дрожащие пальцы в рану, он с воем и влажным треском разодрал ее. Юи и Хасубэй с ужасом следили за его самоистязанием.

Хасубэй, не выдержав воплей страдающего животного, дрожащими губами раздул тлеющий фитиль на змеино изогнутом замке своего пистолета, дрожащей рукой направил пистолет и выстрелил куда-то в содрогающееся тело господина Сатаке, вызвав еще один бессмысленный вопль и поток крови из раздробленной лопатки.

Юи, скрипнув зубами, решительно вынул из-за пояса короткий нож танто, когда-то принадлежавший его отцу, подошел, нагнулся над страдальцем и перепилил тому горло.

Потом, пока Сатаке отходил, Юи сидел рядом с рыдающим Хасубеем и бездумно оттирал руки от липкой крови.

Где-то там, за серыми тучами, солнце перевалило за полдень.

— Давай, — произнес Юи. — Нужно отдать его голову правительству.

Они встали и пошли к остывающему телу…

Когда они закончили, высыпали землю из горшка с надписью «Долголетие» и положили в него отрезанную голову.

Помолчали, прежде чем расстаться.

— Удачи тебе, старик Хасубэй, — произнес Юи. — Доберешься один до побережья?

— Не сомневайся. Куклы меня прокормят и обо мне позаботятся. Сделаю из этой истории представление.

— Не вздумай сделать с меня куклу, — нахмурившись, бросил Юи, вспомнив марионетку-воина в ящике за спиной старика.

Старик только засмеялся на прощание, тихо и печально:

— Не потрать всю награду разом.

Повернулся и побрел по мокрой дороге вниз к морю, согнутый тяжестью своего ящика.

Юи взял под мышку узелок с горшком внутри, повернулся и пошел вверх в горы к перевалу на замок Хара, где уже месяц после последнего штурма стояли войска Ставки, вылавливая по всей округе последних беглецов.

Так они и расстались и не встречались больше.

И кукольного представления такого Юи никогда не встречал.

***

Ветер выл над горами, раскачивая ветви хрупких деревьев, пока Юи, удерживая шляпу на голове, с ношей в другой руке, шел к перекрестку, на котором его ждали молчаливые всадники в доспехах под белыми знаменами с гербом сёгуна.

— Кого я вижу! — восхитился Мацувака Генрюсай, когда Юи приблизился к его лошади. — Это же наш головорез, претендент на высокое место в моей свите, самолично! Что там у тебя? Ну-ка, покажи! Ого! Да это же голова Сатаке! Оказывается, безродный тоже может на что-то сгодиться! Где ты нашел его?

— На постоялом дворе, ниже по дороге.

— Убил его, пока он спал, а? — Генрюсай хлопнул рукой в латной перчатке себя по бедру в ярком узорчатом хакама и был очень собой доволен.

— Мне сказали, я получу за нее награду, — угрюмо произнес Юи.

— Это мы еще посмотрим. Эй вы, там! Суньте эту голову в соль, пока не протухла! Сегодня все-таки удачный день! О! Смотрите, кто еще сюда едет!

Снизу по дороге вверх по склону медленно приближались усталые всадники на утомленных лошадях. Промокшие знамена за их спинами липли к доспехам.

Их начальник, молодой человек с открытым лицом под козырьком шлема, окинул встречных быстрым взглядом и негромко произнес:

— Что происходит, Генрюсай?

— Я нашел Сатаке! — довольно воскликнул Генрюсай. — Все как я и думал!

— Не двигаясь с места? — мрачно удивился молодой человек.

— Гора не движется. Все движется к горе, — заржал Генрюсай. — Вот его голова. А вы так и плутали всю ночь по горным дорогам, господин садовод?

— Садовник, прошу вас, почтенный Генрюсай. Садовник. Наш путь был запутан и туманен. Нас словно морочил тануки, все никак не могли попасть в одно место у реки…

— Ну, на следующей войне вам обязательно повезет!

— Когда она еще будет. Если будет.

— Будет! Обязательно