Третий не лишний - Елена Малиновская

— Что со мной случилось? — хрипло спросила я.

— А кто же знает? — Старуха равнодушно пожала плечами. — Я тебя в лесу нашла, когда травы летом собирала. Вовремя нашла. Сидела ты, такая радостная и умиротворенная, прямо на обочине торгового тракта. Мычала чегой-то там, улыбалась и наивно ресничками хлопала. Едва успела тебя в лес увести, как по дороге шваль проехала разбойная. Попала бы к ним в руки — считай, пропала бы. Деваха ты молодая, красивая. Подумаешь, что двух слов связать не можешь — им так даже лучше. До конца лет своих всех окрестных мужиков бы обслуживала, ног не смыкая.

Сказать, что я испугалась, — это не сказать ничего. Под теплым тяжелым одеялом в жарко натопленной избе меня прошиб холодный пот. Интересно, кто меня приговорил к такой жуткой участи? Для этого нужна настоящая ненависть!

— Мне бы пройти мимо, да платье на тебе дорогое было, хоть и грязное, — продолжила шамкать беззубым ртом старуха. — А еще метка на тебе колдовская стояла. Я-то обычная деревенская знахарка. Но кое-чего увидеть могу. Кто-то очень постарался выжечь тебе всю голову изнутри. Уничтожить все твои воспоминания, всю твою прошлую жизнь. И мне самой стало интересно, кому ты так навредить умудрилась. — Помолчала немного, словно желала, чтобы я целиком и полностью осознала такие страшные в своей нарочитой простоте слова. Словно невзначай обронила: — Кстати, кликать меня будешь Марой.

Я открыла рот, желая сказать свое имя. И так и застыла, только сейчас осознав, что не могу этого сделать. Притронулась дрожащей рукой ко лбу. В голове было пусто и гулко.

— Ты не переживай. — Знахарка, заметив мое движение, ободряюще улыбнулась. — Ты заговорила? Заговорила. Значит, и остальное вспомнишь. Со временем. Время ведь не только убивает красоту, но и лечит. А пока поспи. Во сне душа исцеляется.

Я так хотела продолжить расспросы! О, как много вопросов я хотела задать старухе! Но она укоризненно прижала указательный палец ко рту. И мои веки начали сами собой слипаться.

Я тяжело моргнула раз, другой. А потом и сама не заметила, как заснула.

Во сне я танцевала. Кто-то уверенно вел меня в вальсе. Я чувствовала на своей талии твердую мужскую руку, вторая крепко сжимала мое запястье. И мы кружились на мраморном полу до изнеможения. Правда, при этом я почему-то очень боялась поднять голову и посмотреть в лицо своему партнеру.

— Ты откликнулась на мой зов, — удивленно шептал мне мужчина. — Наконец-то ты откликнулась на мой зов. Где ты? Скажи, я приду. Немедленно приду и заберу тебя.

Увы, я сама не могла ответить на этот вопрос. Где я? В какой-то лачуге. Не помню ни имени своего, ни прошлого.

И еще один круг по огромному залу, углы которого скрывались в темноте.

— Посмотри на меня, вспомни меня, — заклинал мой загадочный кавалер.

Почему столь простая просьба так пугает меня? Непонятно. Но я совсем было решилась выполнить ее, как сон начал таять.

— Я найду тебя, обязательно отыщу, где бы ты ни спряталась, — напоследок пообещал тот, кто вел меня в танце.

— Я найду тебя.

Эхо этих слов, почему-то больше напоминающих смутную угрозу, еще стояло в моих ушах, когда я открыла глаза.

За ночь печь успела остыть, и хлипкая лачуга выстудилась до такой степени, что мое дыхание вновь висло облачком в ледяном воздухе. Я торопливо натянула одеяло до самого носа.

— Ты мне спать не дала, — недовольно пожаловалась старуха. — Так стонала и металась, что пришлось чуть свет вставать.

Она куталась в теплую шаль и суетилась вокруг печи, пытаясь развести огонь. В неверном огоньке лучины ее тень металась на полу, странно изломанная и искореженная.

При виде неловких движений ее рук, скрюченных, искалеченных старостью, мне невольно стало стыдно. Разлеглась тут, кобыла молодая! Даже нос из-под одеяла не кажет, а старушка суетится.

И я приподнялась было, собираясь прийти к ней на помощь.

— Лежи! — не оборачиваясь, прикрикнула на меня старуха, как будто обладала возможность видеть затылком. — Еще, не приведи небо, на полу растянешься в обмороке. Пока я тебя на топчан взвалю — семь потов изойдет. Сама справлюсь. Чай, не впервой.

И действительно, вскоре крохотный оранжевый лепесток пламени весело запрыгал по бересте, а затем переметнулся на дрова.

Знахарка с трудом выпрямилась и с ощутимым хрустом прогнулась в пояснице. Затем подковыляла ко мне.

Ее единственный зрячий глаз с неожиданным лукавством подмигнул мне. Знахарка положила мне на лоб прохладную руку, задумчиво пожевала губами.

— Жара нет, — наконец констатировала она. — Получается, не от лихорадки металась да стонала. Прошлое вспомнила?

К этому моменту сон как-то незаметно выветрился из моей головы. Осталось лишь ощущение танца как полета через неизвестность и тьму. А еще финальная фраза.

«Я найду тебя».

Я мысленно повторила ее, немо перекатывая во рту каждое слово. Почему это обещание так завораживает меня и одновременно пугает? Как будто я стою на краю бездны. Один шаг — и пропасть распахнет мне свои объятия.

— Не переусердствуй, — предупредила меня знахарка. — Память вернется. Обязательно вернется. Рано или поздно, так или иначе. Но ты еще слишком слаба, чтобы специально вызывать воспоминания. Если перестараешься — то несколько часов, а то и дней мучительной головной боли тебе обеспечены. Понятия не имею, кто сотворил с тобой такое и почему. Но этот «кто-то» очень не хотел, чтобы ты осталась личностью. Тебе повезло, очень сильно повезло. Но лучше тебе больше не испытывать удачу.

И я послушалась старую знахарку.

Дни текли своим чередом, складываясь в недели и месяцы. Как оказалось, знахарка, которая выходила меня, была на хорошем счету в деревне. Каждый день к ней прибегала юркая черноглазая девчушка лет пятнадцати, которая вела нехитрое хозяйство. Именно ее голос я слышала при первом пробуждении.

Нейка, а именно так звали помощницу знахарки, мела полы, разбирала травы, варила густые похлебки, от сытного запаха которых я чуть ли не захлебывалась голодной слюной. Затем, покончив с заботами по хозяйству и улучив удобную минутку, когда Мара куда-нибудь отлучалась, садилась ко мне на топчан и забрасывала множеством вопросов, на которые у меня не было ни одного ответа. В первое время после этих расспросов у меня страшно болела голова, поэтому Мара нещадно гоняла от моего топчана любопытную сверх всякой меры девицу. Но постепенно приступы мигрени сокращались. И, наконец, я смогла выслушивать трескучую болтовню Ней без малейшего риска для своего здоровья. Хотя по-прежнему ничего не могла рассказать о том, что же со мной случилось.

За все эти месяцы Мара не дала мне никакого имени или прозвища. И Нее запретила этого делать. Сказала, что имена — это чрезвычайно липучая вещь. Привяжется ко мне какая кличка — лишь мешать будет вспоминать. Поэтому и для знахарки, и для ее помощницы я оставалась безымянной чужачкой без прошлого.