Главный противник - Николай Басов

– У них превосходство в воздухе раз в сто, – слышит он чей-то голос, это скорее всего Ева.

Ах, милая Ева, девушка, ставшая его второй любовью, немного ветреная, очень храбрая и любящая, – как же ты мне сейчас мешаешь! И все-таки он не мог ей не ответить. Потому что ей это было очень важно сказать. Так же, как он сейчас видел все ее милые девичьи пороки, мог по именам назвать всех ее любовников, в чем она сама никогда и ни за что Ростику не призналась бы… И все равно она должна знать.

– Их превосходство больше, – проговорил он. – Поэтому следует сделать еще вот что.

Снова сознание ушло куда-то вверх, он уже не может его удерживать при себе, но, если он не будет цепляться за необходимость контроля, а просто попытается не отрубиться, не впасть в кому, не позволит мозгам перегореть, тогда все получится?..

Нет, все-таки получается какая-то невнятица, он даже сам уже не понимает, что говорит. Но, кажется, понимают аймихо, которые запоминают каждый оттенок его мысли, которые и через много лет воспроизведут каждое его слово, дадут единственно верный и толковый комментарий, а значит, следует двигаться дальше, дальше…

Как к словам постороннего он прислушался к тому, что у него получалось:

– Перед этим следует обрубить углы… Выбить воздух… Дальше все просто.

Вдруг, словно он плывет на большой глубине, звучит вопрос:

– Почему ты думаешь, что?..

Рост снова говорит в каком-то автоматическом режиме, хотя уже догадывается, – что-то все-таки получается, какие-то его идеи внушают надежду. Даже больше чем надежду, теперь люди начинают верить, что могут справиться.

Вопросы следуют один за другим, он отвечает легко. Впрочем, это не он отвечает, кто-то более мудрый и сильный отвечает за него. А он, он… внутри основных, внешних мыслей Ростик знает, что на этом ничего не кончится. Потому что они должны привлечь пернатых, которые поверят людям, еще обязательно должны помочь викрамы… Рост вдруг осознает, что конструирует будущее, почти как детские кубики, переставляет события, которые еще не случились, которые еще несколько часов назад не мог увидеть, о которых не мог сказать ни одного разумного слова… Конструирует будущее, обладая для этого силой, и властью, и возможностью привести эту войну к такому результату, чтобы человечество выжило… Вот только, несмотря на его всемогущество, он не уверен, что у него получится.

– Да, десяток незаметно атакующих лодок, «бабуринки» на их аэродромы. – Это он отвечает кому-то из аймихо. – Потом атака снизу, из воды.

Снова вопрос, Рост его не очень-то проследил, но это неважно. Он говорит, потому что знает – ясно и безошибочно:

– Если взрывать основание крутящихся маховиков через оболочку, то их перекосит, и они сорвутся со своих подшипников скольжения, на которых висят, пойдут вразнос и уничтожат корабль вернее, чем тактическая атомная бомба.

Следующий вопрос:

– Но ты же сказал, снизу корабли охраняют океанические викрамы…

– Их придется блокировать, и решительно, – это снова он.

Господи, как же он устал, как тяжело теперь словами передать то, о чем он уже давно все передумал, что ему яснее ясного, хотя – он знает это наверняка – очень скоро это будет для него таким же туманным будущим, как для всех остальных, даже для аймихо.

– Чем их блокировать?

– Нужно договариваться, вербовать и обещать…

Потом он понял, что находится в каком-то оцепенении и молчит. Люди вокруг него уже измотаны куда больше, чем он, они просто подавлены той ментальной атакой, которую он на них, оказывается, произвел. И старцы аймихо больше не поддерживают его своими хлипкими, но необходимыми силами. Значит, все. Все?

Тогда Рост говорит очень отчетливо, словно бы еще отвечая на предыдущий вопрос:

– Я ничего не знаю.

Это сигнал. Он действительно истощился, он выложился до предела, он больше не способен работать так, как его заставляют. И тогда, почти с той же легкостью, с какой он совсем еще недавно выстраивал будущее, он позволяет себе рассыпаться в прах, превратиться в мелкий ручей, который направляется к морю, туда, куда текут все ручейки.

Последнее, что он вспомнил, прежде чем сознание уплыло окончательно, что он забыл выстроить собственное будущее. Но может быть, как иногда говорил Сатклихо, – это неважно?

Когда Ростик пришел в себя, ему показалось, что подобное с ним уже когда-то происходило. В палате было тихо, из окна на него вполне дружелюбно смотрел земной тополь, он бы, конечно, нашел зрелище получше, если бы сам выбирал место, где произрастать. А впрочем, все было объяснимо, это была палата для очень тяжелых больных, как на послеэффекте понял Рост, прочитав мысли мамы, которая неподалеку сидела в раскладном кресле, вроде шезлонга. Так что тополь привык и не к такому.

Как в детстве, Рост потянулся к этой женщине, которая была его мамой, она тут же вскочила, ему даже говорить ничего не пришлось… И тут же у Ростика возникло темное, завистливое и тяжелое чувство, потому что еще как минимум двое – Машка и Пашка – могли претендовать на этот жест с большим основанием, ведь они были совсем маленькими… Но потом он вспомнил, что его маме тоже нужно кого-то любить, о ком-то заботиться – так уж устроены женщины, с этим ничего не поделаешь, – и попытался себя устыдить. То, что мама нашла себе другого мужа, достойного и умного, кого в больнице за глаза величали «богом», конечно, с маленькой буквы, должно было бы ему нравиться… Но почему-то не нравилось.

И все-таки зачем она так поступила?.. Он попытался вспомнить своих жен, которых было две, причем из странного племени аймихо, вспомнил свою первую жену, Любаню… Потом Еву… У них был разный вкус поцелуев, разный запах, каждая ему нравилась наособицу, и он не знал, как это перевести в слова. У него еще осталась прежняя потребность переводить в слова то, что он чувствовал, хотя он уже смутно ощущал, что это неправильно. Вдруг он затосковал о дочке, которая бы понимала его, подавала ему воду и была справедливой по женскому счету, то есть никуда не хотела уходить… Но ее тоже пришлось бы отдавать замуж, ей пришлось бы подыскивать мужа… Ростик уже знал, что теперь у него будут дочери, которых он будет очень ревновать к их мужьям. Это сделало его более покладистым по отношению ко всем женщинам мира. Он даже расстроился из-за этой своей уступчивости, но знал – это правильно, более честно, чем накладывать собственнические ощущения даже на маму.

А потом случилось почти чудо – в поле его зрения попали сразу две его девушки, Ева и Любаня. Между ними было что-то странное, какое-то соперничество, каждая из них считала, что имеет больше прав… на то, что лежало перед ними. Каждая считала, что Рост еще годен на какое-то особенное ощущение их женственности… Если бы они понимали его в достаточной мере, они бы знали, что он их понимает, но ни на что не годен.