Черное Солнце. За что убивают Учителей - Наталья Сергеевна Корнева

Но непрошенное воспоминание призраком восстало перед глазами: коленопреклоненный Второй ученик замер в полумраке и тишине, неподвижно, как ящерица на камне. Распущенные волосы рассыпались по плечам неистовой огненной волной, подол церемониального одеяния растекся по молитвенной платформе. Поддавшись порыву, Элирий легонько провел рукой по этим ярким волосам, и воспитанник дернулся, будто проснувшись или выйдя из транса.

Волчонок ждал его много часов. Много часов подряд простоял на коленях на холодном камне. Черт побери, он заставил прождать себя почти целую ночь. Молитвенную позу было запрещено менять, и Элиар уже едва мог удерживать ее: мышцы ног сводило, а в области коленных чашечек образовались обширные кровоподтеки. Когда он коснулся волчонка, юноша вздрогнул, но в вырвавшемся вздохе почудилось облегчение: Учитель наконец здесь и скоро всё кончится.

Как же ошибался его Второй ученик.

Если говорить откровенно, так долго принуждать к неподвижности уже было достаточным испытанием для мистерии: теперь как минимум несколько дней мальчишка не сможет подняться с кровати. Но неподвижность лучше всего обучала смирению, которого так недоставало гордому дикарю, а потому Элирий избрал ее. То было наказание коленопреклонения — для раздумий о своей вине, раскаяния и покорности. Раб должен стоять на коленях. Всегда. И ученик молча стоял и так же молча упал ниц на тесаный камень, повинуясь приказу руки Учителя.

Но Элирий на этом не остановился, достав из-за пояса плеть.

Поднявший на него глаза волчонок оторопел и, кажется, лишился дара речи.

— Не бойся, — спокойно сказал верховный жрец. — Я не буду тебя сечь. Ты сделаешь это сам.

— Что? — не сразу понял Красный Волк.

Испытание самобичеванием — самая жесткая практика, требующая самоотречения и фанатичной покорности. Элирий знал, что свободолюбивый кочевник ненавидит его, но подобное совершенно недопустимо в ученичестве. Нужно было как-то переломить эту ситуацию. Нужно было сломить волю мальчика и полностью подчинить себе.

— Возьми плеть. Ты должен доказать силу своей преданности.

Волчонок молчал и смотрел на него совсем без выражения. Страшное пустое лицо.

— Сделаешь сам, или тебя заставить? — Первородный сам уже начинал нервничать. Что если ему не удастся утвердить свою волю над мальчишкой? Это позор! — В первом случае, возможно, я и вправду тебя прощу.

Без вложенного в него Красным жрецом священного первоогня Хвост Феникса становился просто плетью, но и в этом случае наносил повреждения, которые невозможно исцелить, невозможно вылечить даже прямым вливанием духовной силы — шрамы всё равно останутся навсегда. Элирий прекрасно понимал это, — и именно поэтому он кинул ученику не обычную плеть.

Шрамы должны остаться, как память. Эти шрамы должны постоянно напоминать ученику о верности.

Не произнося ни слова, Элиар взял в руку плеть и нанес себе первый удар.

Наблюдавший за этим диким зрелищем Красный Феникс содрогнулся и едва удержал вскрик. Ему вдруг показалось, что и сам он почувствовал боль, будто страшный удар плети пришелся не по широкой спине ученика, а по его собственному телу. Что за черт! Первородный неожиданно разозлился. Это что, какое-то побочное действие печати большого контроля? Или… нерушимая связь уже была установлена? Не может быть! Выходит, продолжать мистерию нет нужды…

Проклятье. Ученик не должен ничего заподозрить.

Нужно немедленно поставить усиленный блок, закрыться полностью на время этой церемонии.

Навязчивые фантомы чужой боли отчаянно колотились в него, но Красный Феникс был мастером психических барьеров. Хоть он и был потрясен до глубины души, но внешне сумел остаться абсолютно бесстрастным и только смотрел, смотрел как завороженный, на эту шокирующую мистерию, в которой что-то пошло не так, как следовало…

Нехотя вспоминая тот давний обман, совершенный из желания проучить дерзкого звереныша, роптавшего на него целый год, Элирий почувствовал стыд. Он не должен был доводить дело до трагедии, не должен был доводить прямодушного ученика до исступления и отчаяния. Нельзя потерять то, чем не владел. Нельзя. Но, вопреки логике и здравому смыслу казалось, что он потерял в тот миг что-то очень ценное.

При мысли о том, что все усилия и жертвы напрасны, и установить сакральную связь с Учителем не удается, Элиар почувствовал себя очень несчастным. Красный Феникс смутно различал это горькое чувство даже сквозь толщу непроницаемой ментальной брони. Ярость и упорство заставляли кочевника вновь и вновь поднимать плеть и резко опускать ее на свои искалеченные плечи, с вызовом глядя в нарочито равнодушные глаза Учителя.

Очень скоро спина ученика стала напоминать кровавую паутину. Давно пора было остановить испытание, но жестокое и кровавое действо неожиданно зачаровало верховного жреца. Так неотрывно, не в силах отвести взгляд, смотрят на что-то запредельно ужасное, чудовищное.

Впервые за все проводимые мистерии Элирий почувствовал, что ритуал пошел не так и вышел далеко за привычные рамки. Эта мысль глубоко проникла ему в сердце. Но делать нечего: лишь на пределе открываются особые способности. Этот мучительный слом необходим, чтобы сердце умерло и — могло родиться заново.

Испытание длилось долго — в своей воспитательной работе он перегнул палку. Истязать тело того, чей дух не желал покоряться — в этом крылось странное извращенное удовольствие. И он не смог остановиться, не смог остановить ученика делать это снова и снова, словно и сам был пойман и принужден неведомой злой силой.

В какой-то момент у юноши иссякли силы. Красный Волк просто потерял сознание и упал без чувств, не в состоянии завершить ритуал: произнести установленные формальные фразы. Воспитанник не сумел сделать этого — он лежал перед ним, распростертый, беспомощный и лишившийся воли, но ритуал так и не был завершен. Плеть выпала из руки и откатилась в сторону.

Элиар не сказал самых главных слов, не поклялся Учителю в вечной верности. Это был очень дурной знак — по сути, мистерия не состоялась. Второй попытки пройти инициацию не давалось: второй раз проводить церемонию было строго запрещено — если первая завершилась неудачно, ученика следовало признать непригодным и прогнать.

Но Первородный не мог и подумать о таком исходе: прежде всего, он сам был виновен в том, что довел ученика до обморока. Кроме того, он не мог лишить храм Закатного Солнца будущего великого жреца. Так Великий Иерофант не обратил должного внимания на роковое предостережение, и впоследствии поплатился за это: ученик предал Учителя.

Он заставил упрямого ученика возвести себя на пьедестал небожителя, но, выходит, оказался недостоин столь истого поклонения.

Никто из них никогда более не касался этой темы и не упоминал об случившемся, о всех тех неловких моментах между ними двумя. Несколько долгих недель после мистерии волчонок был не в состоянии подняться на ноги. Даже более всех искусный в чарах врачевания Яниэр, которому верховный жрец строго-настрого наказал заботиться о Втором ученике, оказался бессилен быстро исцелить такие