Тысяча сияющих солнц - Халед Хоссейни

Лейла никак не привыкнет к Кабулу. Город очень изменился. Люди трудятся не покладая рук: сажают молодые деревца, красят дома, копают канавы и колодцы, восстанавливают разрушенное. Оказалось, из корпусов от ракет получаются отличные цветочные горшки. Недавно Тарик и Лейла водили детей в сады Бабура — там идут большие восстановительные работы. Теперь на каждом углу слышна музыка: рубаб и табла, дутар[64]и гармоника, звучат старые песни Ахмада Захира.

Как жалко, что Баби и маме не довелось увидеть всего этого!

Лейла и дети собираются перейти улицу, как вдруг, чудом не сбив их, мимо проносится «тойота» с тонированными стеклами. Грязная вода из-под колес окатывает водопадом.

У Лейлы душа уходит в пятки.

«Тойота» как ни в чем не бывало катится дальше, дважды громко трубит и исчезает за углом.

Лейла сжимает руки детей. Ей никак не отдышаться. Наглость и хамство бесят ее. Полевые командиры опять в Кабуле — это тоже ее бесит. Как же так — убийцы ее родителей живут в роскошных особняках, занимают высокие посты, кто министр, а кто заместитель, носятся на своих бронированных джипах по ими же разрушенным кварталам?

Но Лейла старается не принимать это близко к сердцу. Так поступила бы Мариам. «Что толку зря расстраиваться, Лейла-джо?» — сказала бы она со своей наивной и мудрой улыбкой. И наверное, была бы права.

Мариам часто навещает Лейлу во сне, садится рядом (протяни руку — и вот она), учит терпению и надежде.

Заман стоит перед баскетбольной корзиной на линии трехочковых бросков, жестикулирует, мяч зажат между коленками. Целая толпа мальчиков в спортивных костюмах внимательно слушает его. Завидев Лейлу, Заман машет рукой.

— Салам, моалим-сагиб, — вежливо приветствуют ее мальчики.

Вдоль восточной стены спортивной площадки высажены яблони. Лейла хочет посадить деревья и вдоль южной стены — только сначала ее надо восстановить. Для самых маленьких установлены новые качели и гимнастические перекладины.

Лейла входит в здание, сверкающее снаружи и изнутри свежей краской. Тарик и Заман залатали крышу, оштукатурили стены, постелили ковры в спальнях и помещениях для игры. Прошедшей зимой Лейла купила новые кровати, подушки, одеяла, поставила чугунные печки.

С месяц назад в кабульской газете «Анис» появился репортаж о восстановлении приюта. Материал был снабжен фотографией — Лейла, Заман, Тарик и еще один воспитатель в окружении детей. Лейле сразу вспомнились школьные подружки Джити и Хасина. К двадцати годам мы с Джити родим штук по пять детей каждая. Но ты, Лейла... Мы, дуры, будем тобой гордиться. Из тебя-то уж точно выйдет знаменитость. Возьмем однажды газету — а на первой полосе твое фото.

Снимок, правда, был не на первой полосе, но отчасти слова Хасины сбылись.

Лейла шагает по тому самому коридорчику, в котором два года назад передавала Азизу с рук на руки Заману. Лейле никогда не забыть, с каким отчаянием дочка цеплялась тогда за нее. Стены коридорчика густо залеплены плакатами — динозавры, персонажи мультиков, Будды из Бамиана — и работами самих детей. На рисунках черные палатки, танки, люди с автоматами, сцены боев.

Лейла сворачивает за угол. Ее ученики ждут ее у дверей класса. Лейла с радостью смотрит на платки, на бритые головы, прикрытые тюбетейками, на милые мордашки (некоторые такие чумазые... ну да ничего). Завидев учительницу, дети кидаются ей навстречу, толпой окружают ее, визжат, радостно улыбаются, пихаются, самые маленькие норовят забраться к ней на руки, называют мамой. Лейла не поправляет их.

Не сразу Лейле удается утихомирить детишек, построить в ряд и рассадить по местам.

Тарик и Заман сломали перегородку между двумя комнатами — получился класс. Пол — весь в трещинах и выбоинах — пока прикрыт брезентом. Тарик обещал сделать стяжку и постелить ковер.

К стене прибита классная доска — Заман лично ее отскреб и выкрасил в белый цвет. Над доской стихотворные строчки — своеобразный ответ скептикам, кто жалуется на вечную нехватку средств, на пробуксовку реформ, боится скорого возвращения талибов, пророчит неудачи во всех начинаниях. Это газель Хафиза — любимые стихи Замана.

Ступит вновь Юсуф на землю Ханаана, —

не тужи!

Сень печали сменят розы, тень платана, —

не тужи!

Было плохо, станет лучше, — к миру злобы

не питай,

Был низвергнут, но дождешься снова сана, —

не тужи!

На престол холма восходит с опахалом

роз весна, —

Что ж твоя, о пташка ночи, ноет рана?

Не тужи!

Друг! Не чудо ли таится за завесой, —

каждый миг

Могут радости нахлынуть из тумана, —

не тужи!

День иль два путем нежданным шел времен

круговорот.

Все не вечно, все добыча урагана, —

не тужи!

Коль стопы свои направишь ты к Каабе

по пескам

И тебя шипы изранят мугиляна, —

не тужи!

Если твой судостроитель — мудрый Ной,

не бойся бури.

Хоть струя ветров загробных злобно рьяна, —

не тужи!

Если путь опасный долог, будто нет ему

конца,

Все ж он кончится на радость каравана, —

не тужи!

Все нам свыше назначает снисходительный

Господь:

Час разлуки, ночь лобзаний, день обмана, —

не тужи!

Коль, Хафиз, проводишь время в доме бедном,

в тишине,

Постигая всю премудрость Аль-Корана, —

не тужи![65]

Пора начинать занятие. Дети достают тетрадки, переговариваются. Бумажный самолетик закладывает вираж над партами. Чья-то рука ловит его.

— Откройте учебники по фарси, дети, — просит Лейла и под шелест страниц подходит к окну.

Мальчики, выстроившись у трехочковой линии, отрабатывают свободные броски. Из-за гор встает солнце, обод баскетбольной корзины, цепи, на которых подвешены качели, свисток на груди Замана, его новые очки сверкают в его лучах. Лейла кладет ладони на теплые деревяшки оконной рамы и закрывает глаза, подставляя лицо блаженному теплу.