Английские корни немецкого фашизма. От британской к австро-баварской `расе господ` - Мануэль Саркисянц

Ведь «все белые благодаря принадлежности к расе господ вырастали в собственных глазах», и в первую очередь это относилось к белому населению Британской Индии.[974] В «Прелюдии к империализму» утверждалось, что «слабость и подчинение… вызывают презрение… отношение к слабым и бессильным граничит с пренебрежением и насмешкой». «Англичане ценят… уверенную… силу». Они испытывают уважение к «сильным и могущественным племенам и презрение — к слабым и бессильным». Англичане «безоговорочно предпочитали те племена, которым удалось поработить своих соседей, а не тех, кто позволили себе опуститься до положения жертв». Англичане считали, что мягкость, свойственная индийцам, является слабостью, которая свидетельствует об их принадлежности к «низшей расе». «Индусский характер» считали «бабьим». Важнейшим атрибутом мужественности в глазах англичан была «физическая сила». И коль скоро индусы не обладали ею, англичане полагали, что они являются немужественным, инфантильным и женоподобным народом. (В отношении «восточного народа», населявшего «Индию» Гитлера, (т. е. в отношении русских) также бытовало представление об их «женоподобности» — в отличие от мужественных немцев.) «Смешанные» в расовом плане браки с индийцами уже с середины XIX в. расценивались как вырожденческие. Отношение к их потомкам, евразийцам, один британский историк в 1973 г. прямо назвал «постыдным».[975] (Евразийцы не считались гражданами Британии, они не имели права голоса и даже не могли жить на территории Англии.) Евразийцев изображали расово неполноценными, «недостойными и раболепными», болезненными; они являлись «предостережением против смешения рас».[976] Вероятно, именно это имел в виду Розенберг, цитируя афоризм Ницше: «Берегитесь слез слабых!». Англичанам же с их имперскими устремлениями не понадобилось никакого Ницше, чтобы сформировать такое отношение.

В одном английском колониальном романе 1914 г. представитель имперской власти после подавления восстания индийцев говорит своему собрату по расе: «Вам лучше ничего не понимать, по крайней мере в Индии. О вещах, которых человек не понимает, он предпочитает не думать».[977] После индийского «мятежа» 1857 г. колониальные британцы окончательно утвердились во мнении, что характер «туземцев» чужд им. «Неспособность прочувствовать Индию вовсе не расценивалась как ограниченность — многие даже видели в этом особое преимущество, необходимое выражение превосходства их [собственного, британского] характера»: «Вы не поймете темного духа туземцев… А если бы вам это все-таки удалось, вы бы заболели [от этого]».[978] Именно «непонимание народов Индии… казалось доказательством морального превосходства [англичан], а отсутствие симпатии к ним — необходимым условием… превосходства английского характера».[979]

При таком подходе подобное «превосходство» должно было постоянно усиливаться — ведь сфера намеренного незнания все расширялась. «Наши знания [об Индии] тают год от года… чем дольше мы владеем Индией, тем меньше знаем»[980] о ней. «Он не способен отличить брахмана от кули… и видит во всех них только «ниггеров»», — такое определение получил «совершенный в своем роде экземпляр» англичанина, живущего в Индии.[981]«Я помню, что был абсолютно невежествен в индийских реалиях… и демонстрировал свое превосходство над индийцами», — такой пример приведен в работе, посвященной жизни британских колонистов в индийских колониях до 1937 г.[982] Такой пространственный «апартеид» показывал, до какой степени англичане ощущали себя «народом, находящимся в состоянии боевой готовности» (sic), народом, который жил в совершенно другой стране, чем покоренные ими туземцы.[983] Англичане видели в Индии пережиток темного, инстинктивного прошлого, которое цивилизация неизбежно должна была оставить позади: «Индийцы внушали страх не только как подданные…которые могли бы [опять] взбунтоваться, но и как извращенцы, от которых исходила угроза… совратить белый мир».[984] Флора Энни Стил[985] в одном из своих романов описывала, как в страшных храмах богини Кали (требующей и человеческих жертв) подстрекают к бунту ее фанатичных почитателей, опьяненных кровью и воспламененных чувственностью.[986] Подобный ужас перед Индией следует объяснять скорее с точки зрения глубинной психологии, чем с позиций истории. Для добропорядочного англичанина, в отличие от индуса, существовало табу на дионисийский экстаз. Подавленное либидо обывателей-кальвинистов оказывало сильнейшее воздействие на формирование образа Индии в глазах колониальных британцев. Отвращение к «туземной Индии» в конечном счете сводилось к глубокому ужасу перед ее соблазнительной и таинственной мощью… «Эта «темная» сторона индийской жизни столь же соблазняла, сколь и пугала».[987]